Любовью спасены будете.... Андрей Звонков

Любовью спасены будете... - Андрей Звонков


Скачать книгу
тся из одежного шкафчика старенькая гитара, и те, кто не ушел спать на жестком топчане, подложив под голову свернутую суконную шинель или наволочку, набитую скомкавшейся ватой, заваривают крепчайший чай, курящие сворачивают из крепких желтоватых «карт вызова» фунтики вместо пепельниц и начинают рассказывать вечные скоропомощные байки или слушать скоропомощные песенки, исполненные черного юмора и здорового медицинского цинизма.

      В эту ночь песен не пели. Разговор зашел о парапсихологии и экстрасенсах. Из пяти ночных бригад спать ушла педиатр Симонова, не высидела Марина Захарова, оставив солнечную щебетунью Женю Соболеву, поднялась и, помахав всем ручкой, отправилась во врачебную – подремать. Не стал бороться с усталостью и врач бит-бригады реаниматолог Лацис. Тему паранормальности поднял доктор Прысков, не усомнившийся в реальности, а как раз наоборот – утверждавший, что не раз наблюдал, как у него самого не раз и не два обнаруживалась способность снимать боль при осмотре. В совпадения он не верил. И утверждал, что есть что-то такое в людях, загадочное и непонимаемое, а главное, отвергаемое официальной наукой.

      Самый старый фельдшер на подстанции Борис Акимыч Супрун затоптал докуренную до мундштука «беломорину». Вытер пальцами углы рта, отобрав у меня, второго фельдшера, с которым работал, литровую глиняную кружку, сделал большой глоток чая и сказал:

      – Про экстрасексов[1] ничего сказать не могу, это слишком уж умно для меня. Но вот в бытность мою заведующим фельдшерско-акушерским пунктом в Рязанской губернии, когда я был чуток постарше вас, году… дай бог памяти, в шестьдесят пятом, кажется… с колдуньей настоящей дело иметь пришлось. Вот.

      Мы притихли.

      Женечка Соболева вскочила и, убегая в соседнее помещение к плитам с чайниками, взмолилась:

      – Борис Акимыч, подожди, я чайники поставлю!

      Чайники – это важно! Собравшиеся давно выдули кипяток, и вновь прибывшим, если таковые обнаружатся, придется ждать, пока согреется новый. Поэтому к чайникам для жаждущих бригад у всех отношение было трепетное и ответственное. Попил сам – подумай о других.

      Акимыч милостиво сделал паузу, отпивал из кружки, копался в растрепанной пачке «Беломора», выбирая папироску поцелее, дожидался, пока Женечка вернется к столу, укутается шинелькой и станет слушать, подперев кулаками пухленькие розовые щечки.

      – Колдуньей, Акимыч… – подтолкнула Женька, как иногда напоминают людям, посреди фразы забывающим, о чем же это говорили.

      – Ну так вот, – начал рассказ наш старый фельдшер, – земля Рязанская полнится разными чудесами, ну, это вы из газет знаете. То озеро найдут бездонное, как Байкал, то пришельцы залетят, а то смерч[2] пройдет солнечным днем да в тихую погоду… Дело было давно, как уже сказал, еще в середине шестидесятых.

      Я как раз закончил медучилище в Рязани, отслужил три года в армии, и вдруг прямо из военкомата, как только я получил паспорт и военный билет, направляют меня в райком комсомола и говорят: «Борис Акимыч, для сознательных бойцов в деле строительства коммунизма у нас есть ответственные посты. Ты человек, прошедший армию, с китайцами повоевал, пороха понюхал… Давай принимай должность. Направляем тебя на новый фронт».

      Я обрадовался, подумал, что направляют меня в реанимацию горбольницы. Реанимация – слово новое, модное, она тогда только-только открылась как направление и отделение, нас туда на практику водили аккурат между окончанием медучилища и армией.

      Ан нет! Дали мне разнарядку в деревню, название, скажем, Сосуево, кажись, Касимовского района. Не то чтоб я не помню, но не буду указывать точно. Место там темное. Не хочу рекламировать.

      Дали мне разнарядку в деревню, название, скажем, Сосуево, кажись, Касимовского района. Не то чтоб я не помню, но не буду указывать точно. Место там темное. Не хочу рекламировать.

      Добирался я туда целый день. Как у Михал Афанасича[3] написано… Автобусом-то до Касимова я хорошо добрался, а дальше – тишина. Сперва полдня ждал, пока «кукушка» доползет, это паровозик такой. Там через лес железная дорога вроде как детская – узенькая. И паровозик таскает три вагона. Утром и вечером.

      Утром-то я еще автобуса ждал в Рязани, а вечерний приполз только к шести. Жизнь тогда была не то что сейчас, – неспешная. Ну, ежели кто торопится, то пожалста – через гать по болотцу километров пять, комаров кормить! Только там отдохнуть негде. Коли вышел на тропу – иди, кругом вода. Не присядешь.

      Приехал, хибарку мою осмотрел – ничего домик.

      Амбулатория небольшая. Аптечка при ней. И больничка на пять коек. Процедурная и операционная, она ж родблок.

      Устроился я прямо там же в комнатке при амбулатории. Штат – всего ничего: я да акушерка – она же медсестра, да санитарка, – звать Тамаркой[4].

      Я с делами познакомился, бухгалтерию перетряхнул и на следующий же день в район, в райздрав, доложить, что дело принял, заявку оставить на медикаменты, инструменты, и если им меня не жалко, то, может быть, выпишут ссуду на мотоцикл


Скачать книгу

<p>1</p>

 Супрун намеренно коверкает слово.

<p>2</p>

 В середине 80-х в Касимовском районе пронесся смерч, порушивший частный сектор и некоторые колхозные постройки.

<p>3</p>

 М.А. Булгаков. «Записки молодого врача».

<p>4</p>

 Супрун использовал оборот из народной песни «Армия»: «Бежит по полю санитарка, звать Тамарка, все в порядке, с большою клизмою в руках, трехлитровой от запора. Бежит по полю Афанасий семь на восемь, восемь на семь, в больших кирзовых сапогах, сорок пять, на босу ногу, чтоб под мышкою не терло. А я парни-и-и-ишка лет шестнадцать, двадцать, тридцать, может, больше, лежу с видирванной ногою, челюсть рядом, нос в кармане, притворяюсь, будто больно, будто больно, очень больно».