Любовью спасены будете.... Андрей Звонков
сеновала слез, студеной водой из бочки глаза промыл – и в горницу. А там опять серые стены, стол колченогий, книги нигде не видно. Рыжий котяра на табуретке дремлет. А у стола, на скамейке, сидит ветхая старушенция, не та баба-яга, а совсем дряхлая… нос подбородка касается, и непонятно, в чем душа держится. Я ей:
– Доброе утро, бабушка, а где бабка Василиса?
Затряслась она, захихикала…
– А я это, – говорит, – или не признал, с кем вчера чай пил да ватрушки нахваливал?
Тут у меня сердце и дало такую серию экстрасистол, аж в макушке отразилось.
Вот и выходит – не верь глазам своим! Я хоть и комсомолец, а от страха перекрестился. Ничего – бабка осталась бабкой. Взяла она меня за руку и жалобно так просит:
– Милок, ты прости меня. Срок мой подходит. Приезжай на Крестовоздвиженье.
(Будто я знаю, когда это.) Она поясняет:
– Двадцать седьмого сентября. Я тебе передам кое-что… гостинец приготовлю. Только обязательно приезжай. Одна ведь я!
Ну что сказать? Пообещал. И засуетился что-то, да еще меня в район в этот день опять вызвали, в общем, вспомнил я о Крестовоздвиженье и обещании, когда услыхал колокола. Бабку, мимо идущую, спрашиваю: почему звон? Она и сказала. Меня будто током прошибло. Обещал же! А куда? Уже вечер… Думаю, ладно, завтра к ней поеду. Велика важность?! Да вот что-то точно толкало меня. И, как назло, ни одной попутки. Смотрю – подвода, я к мужику:
– Отвези.
– А что случилось?
– Вызов у меня к бабке Василисе.
Мужик аж с лица спал. Помрачнел. Я ему:
– Мне быстрей надо…
А он словно вареный. И чем больше я его тороплю, тем он медлительнее и медлительнее… Наконец посулил я ему бутылку купить, так он, пока я из сельмага чекушку не принес, не шевельнулся.
Потом мы потрюхали. В деревню въехали, я с подводы соскочил. Мужик сразу на разворот и давай нахлестывать! Хорошо, луна полная, как фонарь. Да сам не знаю, чем еще светило, но я напрямик через огороды к Василисиному дому. Подошел, а он еще страшней, чем в первый раз. У меня часы «Победа» от дядьки-фронтовика остались, там стрелки светятся, я только перешагнул порог, и стрелки на полуночи – раз, сошлись.
В горнице вижу: лежит бабка Василиса на лавке, руки на животе сложила, на груди у нее книга, а на книге – кот сидит. Ровно статуэтка. Я про себя даже не подумал, что бабке тяжело дышать, должно быть. Глазищи в темноте светятся. С неба луна засвечивает в дом. Бабка лежит желтая, восковая, не шелохнется. Умерла, что ли? А она говорит, не открывая рта и вообще не шевелясь. Я вот точно ее голос слышу:
– Ты опоздал, фельдшер. За опоздание – накажу! А за то, что вспомнил все-таки обо мне, я тебя награжу. Возьми мою книгу и кота. Книгу читай, может, ума наберешься, а кота корми, дай ему дожить до старости. Если научишься людей любить и природу понимать, откроются тебе тайны, а если нет, так дураком и помрешь и всю жизнь будешь опаздывать к тем, кто от тебя помощи ждет!
Сказала так, что я не сразу в себя пришел.
И все. Кот спрыгнул с хозяйки и стал о ногу мою тереться, мурлыкать.
А