Симеон Сенатский и его История Александрова царствования. Роман второй в четырёх книгах. Книга первая. Николай Rostov
а дурак! Так что должно быть еще нечто такое в человеке, чтобы это благо приобрести. И скажу сразу, что у Мефодия Кирилловича это нечто было: его острый и глубокий ум.
Но вот что удивительно, он не был дан ему с рождения, а тоже благоприобретен. И приобрел он его, усвоив к годам тридцати одно нехитрое правило: говори всегда по делу и к месту – и не просто говори, а найди одно-единственное верное словечко и только им одним пользуйся, – и будешь слыть за человека умного, а потом, с возрастом, поднабравшись опытности и мудрости, действительно умным станешь.
И найдя это словечко – годное, так сказать, на все случаи жизни, и научившись его вовремя и к месту – и потому по делу произносить, он сделал стремительную карьеру при матушке императрице Екатерине Великой (она ценила людей ловкого и деятельного ума, коим он в ту пору слыл); а при ее сыне, императоре Павле Петровиче, он не впал в царскую немилость, как случилось почти со всеми людьми екатерининского века, а еще более возвысился, чем и доказал всем, что он действительно человек большого и глубокого ума.
Ум его, подобно алмазу, приобрел должную огранку во времена этого Великого царствования этого Великого императора и засиял благородно и сдержанно, как подобает бриллианту.
И сын покойного императора Павла I – император Николай I – нашел достойную оправу этому бриллианту – возвел графа Мефодия Кирилловича Большова в сенаторы и ввел в узкий круг своих советников, что, как сами понимаете, дорогого стоит.
И когда разразился скандал с этой голландской брошюрой… Впрочем, пожалуй, я прерву свой комментарий. И прошу прощения за каламбур, без комментариев. Замечу только, что прежде чем к государю идти, совет ему давать, как с этой предерзкой брошюрой поступить, граф Большов долгий ночной разговор с Павлом Петровичем имел. О многом они переговорили и многое надумали. Но, как говорится, утро вечера мудренее!
Граф Большов шел сквозь придворную толпу в кабинет государя и сдержанно улыбался вопрошающим взглядам. А вопрошать было что. В смятение привела сия брошюрка Петербург. Все о ней только и говорили опасливо и осторожно в ожидании, что скажет о ней государь, какое примет решение. И опасения были резонные. Молод и горяч был наш император Николай Павлович. И слух прошел даже, что уже высочайший приказ отдан гвардии готовиться к походу! И одна надежда была на графа, на его мудрость. Граф не любил военных походов.
– Мефодий Кириллович, – бесцеремонно преградил ему дорогу Павел Петрович, – не забудьте, о чем мы с вами договорились. – И тихо шепнул ему на ухо: – Мне соловецкую комиссию, вам – заграничную. Не перепутайте.
– Помилуйте, князь, как я могу перепутать? – любезно возразил граф. – Долг платежом красен. Не забуду. – И, ловко обойдя князя, скрылся за дверью царского кабинета.
И предстал перед государем нашим императором Николаем I.
– Что, граф, – спросил государь Мефодия Кирилловича, – прикажете мне делать с этим? – И государь гневно швырнул на стол сию мерзкую голландскую брошюру. – Читали?
Разумеется, граф ее читал – и ответил тотчас, без раздумий:
– Читал… превесело! –