Приговор, который нельзя обжаловать. Николай Зорин
и сама не хотела живой, настоящей жизни. Мы – я и мама – всего лишь потакали твоим… – Он опять сморщился. – А ты теперь думаешь… Мы ни в чем перед тобой не были виноваты, ни в чем! Но я не о том хотел… Уже наступило утро, и времени мало: мне пора идти спать. Который час?
Я посмотрела на часы на стене за его спиной.
– Двадцать пять девятого.
– Да-а, еще меньше, чем я думал. Пора уходить. – Папа нагнулся к столу, наклонил чашку, допил жадными глотками кофе. Помолчал, нахмурившись – наверное, тошнота мучила, и он боялся, что опять вырвет. Я невольно отодвинулась. Ничего, обошлось. Он сглотнул слюну, криво улыбнулся. – Ты мне должна… нет, просто обязана ответить, и ответить честно. Не бойся последствий, ничего не будет, но мне ты не имеешь права солгать… Это ты приходила? – Он в упор смотрел на меня. – Ты?
– Куда приходила?
Отец вздохнул, потер лоб, но взгляда от меня не отвел. Кажется, в чем-то он хотел меня обвинить – я не понимала в чем.
– Ночью, сюда.
– Я была у бабушки.
– Видишь ли, Софья, наша жизнь давно уже пошла наперекосяк. Почему так получилось? Нет смысла сейчас искать виноватого, но… А сегодня ночью… Я был очень пьян и, кажется, спал. Вот здесь, за столом, и уснул… Мне снилось… Ну да, все то же, только прибавилось кладбище… А потом – шаги по коридору и хлопнула входная дверь. Я уже не спал, я проснулся, шаги и дверь я слышал наяву. Хоть я и пьян был, но могу поклясться!.. И эта рюмка водки – я ее добровольно выпил, потому что прекрасно понял, что жить без Нее не смогу, что это Она прислала, через живого посланника… Но… Скажи мне, ты понимаешь, о чем я?
– Н-нет, не понимаю. Давай я помогу тебе дойти до спальни, лечь в постель…
Я поднялась, протянула ему руку, но он руку оттолкнул и посмотрел злобно.
– Не понимаешь или не хочешь сказать?
– Я ничего не понимаю, папа!
Позвонить Веронике, одна я не справлюсь. За что он меня так мучает? Напился пьян и теперь мучает. И так, наверное, будет всегда, каждый день: он будет напиваться и мучить.
– Пойдем лучше спать, ну, пожалуйста!
Отец уцепился за скатерть и ни за что не хотел подниматься. Сидел, молчал, морщился от какой-то таинственной боли. Так прошло очень много времени: он сидел и молчал, я стояла возле него. Мне было мутно и страшно и отчего-то холодно. Хотелось уйти, убежать.
– Я ведь не только шаги и дверь, – снова заговорил папа, – я голос слышал. Только никак не могу вспомнить – ее или твой.
– Я не приходила сюда ночью, честное слово!
– Ага! Понимаешь! Значит, все-таки… Ладно, пора. – Он подал мне руку. – Веди.
Поднять его оказалось так трудно, что я совершенно выбилась из сил – ноги отца не держали, и опоры в руках не было. Совсем непосильной задачей оказалось довести папу до спальни и уложить в постель. Несколько раз мы с ним падали, с огромным трудом поднимались. Последние метры преодолели ползком – его опять вырвало, он окончательно ослабел. На кровать взбирались, как на Эверест.
Я