Валтасаров пир. Роксана Гедеон
врач не обещал, что приедет, потому что ему на руки свалился влиятельный пациент: сам комендант форта слег в постель с внезапной болезнью почек.
– Остается только одно средство, – сказала мадемуазель Дюран, – вы должны сами отправиться в Фор-де-Франс и остаться в крепости до родов. Вам подготовят хорошую комнату.
– Но там же, наверное, ужасно беспокойно? Эти солдаты…
– Вряд ли они побеспокоят вас. Форт велик, и для вас удастся найти тихое местечко. – Помолчав, она веско добавила: – Лучше всего ехать прямо сейчас. Дорога неблизкая. Сегодня мы доберемся до Сен-Пьера и там заночуем, а завтра проделаем вторую половину пути.
Я была растеряна. В мои планы не входило вот так сразу покинуть усадьбу Шароле. Да и Маргарита отсутствовала: как на грех, отправилась за покупками в Гран-Ривьер… и это я сама ее послала туда, потому что мне страх как захотелось рыбы.
– Маргариты нет, – сказала я в раздумьях. – Да и кто повезет меня? Ничего ведь не готово.
– Я умею управлять повозкой. А Маргарита прибудет туда сразу, как только сможет.
Поколебавшись немного, я согласилась с ней. Конечно, находиться столь долгое время в обществе мадемуазель Дюран не казалось мне заманчивым, но остаться накануне родов вообще без врачебной помощи страшило больше. Я наспех собрала самые необходимые вещи и полчаса спустя уже ехала в повозке по направлению к столице острова.
4
Дорога шла вниз, теряясь среди тропических рощ. Листья манговых деревьев, усыпанные в это время года крупными пахучими плодами, омытые многочисленными ливнями, умиротворяюще шелестели над головой. По сиреневой дымке, окутавшей раскидистые кроны, было ясно, что приближается ночь. Вечера на Мартинике как такового не было, и ночь не наступала, а просто падала на землю, мгновенно погружала природу в сладостную дымку сна.
Я сидела молча, предаваясь приятным мечтам. У меня будет ребенок, и будет очень скоро… Страшно, конечно, немного, но я согласна поволноваться и потерпеть. Через несколько дней я снова стану стройной и красивой, моя походка приобретет прежнюю легкость, а фигура – грациозность и изящество. Может быть, в меня кто-нибудь влюбится, и я влюблюсь в него…
Меня клонило в сон, но мадемуазель Дюран не давала мне забыться. По какой-то причине она подробно рассказывала мне о своем прошлом, в частности – о том, как ей довелось служить сиделкой у смертного одра Вольтера, и о том, что ни за какие сокровища мира она больше не согласится присматривать за безбожником. Агония Вольтера будто бы была ужасна. Его крики разносились по всему кварталу; в предсмертном ужасе он хватал за горло своего врача и обещал ему половину состояния, если тот продлит ему жизнь хотя бы на полгода, чтобы дать ему возможность исправиться, – иначе его ждет ад, кромешный ад! Когда же до его сведения довели, что продлить жизнь никак невозможно, Вольтер решил отказаться от причастия, чтобы, дескать, не наживать себе в аду еще одного врага – дьявола.
Я слушала это вполуха, потому что Вольтер был мне сейчас безразличен,