Свет дьявола. Виктор Ерофеев
обезьяны, или к гроту в Лурде, где висят прибитые к скале костыли исцелившихся людей, поверивших в пришествие Мадонны во Францию, беспокоят меня своим иступленным фанатизмом. В ритуале мне видится, скорее, театр, чем священнодействие, меня коробит от символов, но в то же время в самом дурацком танце на дискотеке мне видится земной путь человека. Неужели этот путь так неприхотлив? Неужели примитивизм и есть крик голой души, а все остальное – лишь декорации, разнообразие, утехи? Неужели там, наверху, нас ждет Бог в простой холщевой рубахе, считающий, как и Ленин, стихи футуристов пустой заумью? Тогда моя лапша и кости шакала уместнее экзистенциальных спекуляций, а религия прямого действия – вуду – через камлания колдунов ведет нас решительно к истине. Но светская мысль о том, что колдун притворяется, валяет дурака, неуместна в африканской деревне. И я вдруг вспомнил, как однажды в Финляндии на поэтическом семинаре возле озера поэты разных стран брали штурмом заявленную как главное блюдо встречи тему святости, и ничего у них из этого не получилось.
Какой же, в самом деле, рай без лапши?
Разведчики дикой крови
Маленькая беременная женщина, чем-то напомнившая мне умершую при родах жену Андрея Болконского, собрала русскую группу, человек двенадцать, возле яблок Сезанна. Светловолосая американка улыбнулась нам чистосердечной заученной улыбкой, призванной, по крайней мере, сохранить к ней внимание до конца экскурсии, представилась и бросилась в черную воду неведения. Единственно, что она знала: перед ней ударная VIP-группа, которая, по соглашению с дирекцией, пришла в Музей современного искусства в неурочный час, до открытия. Это значит, что степень близости людей и картин будет максимальной. Это значит: будет праздник, о котором трудно даже мечтать. Настоящий праздник в Нью-Йорке. Кроме охранников цвета горького шоколада, в залах никого не было. Но насколько этим людям нужно переживание интимной связи с явно несъедобными яблоками Сезанна, из которых получился мармелад мирового авангарда? Самое определенное, что можно было сказать об участниках культурного заплыва – они были сыты. Прежде чем приехать в музей, они съели на завтрак огромные цветные омлеты с помидорами, грибами и ветчиной в своем дорогом отеле и находились в добродушном настроении. Маленькая беременная женщина попробовала их на зуб. Она объявила, что Поль Сезанн – французский художник второй половины XIX века; информация была воспринята с пониманием. Это ее несколько приободрило. Перед ней стояли холеные люди вполне молодого возраста. От них пахло если не богатством, то спокойной уверенностью в себе. Этот запах их объединял. Впрочем, их объединяли и другие запахи. Это были коллекционеры запахов – вкусной еды, новомодных парфюмов, лосьонов, лошадей, автомобилей, разнообразных напитков. Собственно, за запахом и вкусом напитка они в Нью-Йорк и приехали: на мировую премьеру двадцатипятилетнего виски – запуск дорогого продукта, который должен покорить мир.
Маленькая беременная женщина