Уран. Ольга Погодина-Кузмина
замордованной бабой.
Женщины на комбинате, кроме неприкосновенных жен и дочерей начальства, не выставляют напоказ красоту. Много вокруг охотников до чужого добра. Мужики в строительных ротах, надзиратели не пропустят юбки – пялятся, свистят, могут наградить вслед крепким словом. За пять лет, что Воронцов работает на режимном объекте, случалось и несколько групповых изнасилований.
Таисия Котёмкина, разведенная мать с двумя детьми, знает, что у нее защитников нет. Уборщица в административном корпусе, а здесь, в рабочем общежитии, кастелянша, прачка и нянька. Вечно просят ее присмотреть за соседскими ребятишками. У начальника АХЧ Меркулина пятеро, нарядчица Качкина недавно родила. По воскресеньям из всех дверей и форточек, из сеней и со двора пищат, звенят, перекликаются детские голоса. Не общежитие, ясли.
Воронцов иногда внезапно удивляется: где люди черпают веру, чтобы рожать детей на эту землю, насквозь пропитанную кровью и гнилостной спермой войны?
Да, нужно запомнить фразу про ясли, с нее начать. Стены в бараке засыпные, между досками гнилье, труха. Окна в одну раму. Отсюда и неотвязный кашель. За ночь комнату выстуживает морскими ветрами, словно спишь на берегу, в рыбачьей лодке.
Вчера, ворочаясь на отсырелом матрасе, Алексей окончательно решился переговорить с Гаковым. Начать с бытовых условий, а после к сокровенной цели, будто между делом. Но продуманный в деталях план утром вдруг показался безнадежно опасным.
Директор Комбината Гаков – будто былинный русский богатырь, с виду прост и благодушен, но проницателен, легко распознает обман. Воронцов даже представил высокого, крупного Гакова с темными широкими бровями, на косой пробор уложенными волосами, массивным подбородком, под которым туго затянут галстук. На пиджаке, просторно сидящем на могучих плечах – депутатский значок. Выслушает, подумает, а потом непременно спросит: «У вас в этом деле какой-то личный интерес?»
Один шанс: убедить начальство, что его, Воронцова, предложение пойдет на пользу Комбинату. Вся жизнь поселения вертится вокруг этой пользы, для нее живет сам Арсений Яковлевич Гаков, богатырь-подвижник большого государственного дела.
С теплой водой бриться почти приятно, но в голову всё лезет зловещий сон – черные дула, обгорелое поле, чайки-падальщики, мертвецы.
Воронцов знает, что разбитую бронетехнику давно погрузили на железнодорожные платформы и отправили в переработку, а мертвые тела с Синих гор свезли на бывшее военное кладбище и закопали в траншеи. Сверху тракторами разровняли, размололи в труху офицерские деревянные кресты, поставленные немцами строго по линейке.
Огромная страна уже восемь лет хоронила войну, наваливала сверху на зловонный труп газетные передовицы и речи партийных съездов, праздники и лозунги; застраивала могилы новыми домами и заводами. Давно уже с улиц исчезли слепые певцы с трофейными гармониками, убогие калеки – люди-объедки войны.
Фронтовиков на Комбинате – почти семьсот человек.