Черный Леопард, Рыжий Волк. Марлон Джеймс
одна из самых дельных твоих мыслей, Леопард.
Я жил близ центра города, что было новым для меня. Я всю дорогу был человеком с окраины, всегда на побережье, всегда на рубеже. Так никто никогда не знает, только ли что я пришел или собираюсь уйти. При себе я держал лишь столько, сколько мог уместить в мешок и убраться скорее, чем утечет песок в часах. А вот в месте вроде этого, где люди все время приходят и уходят, ты можешь оставаться в самом центре, никуда не двигаясь, и все же исчезнуть. Что удобно для человека, кого мужики ненавидят. Моя гостиница находилась в центре, за третьей стеной.
Людей, живших в границах третьей стены, другие считали богачами, но это неправда. Большинство народа жило за второй стеной, а воины, солдаты и торговцы на ночь устраивались за первой, что опоясывала весь город, готовый отразить врага. Я рассказываю тебе это потому, как ты никогда не бывал там и, судя по тому, что ты за человек, никогда не побываешь. Ты прав, нынче нам выпало самое долгое замирение, какое только было. Его можно было б даже миром назвать. Я повел Леопарда по улицам, что взбирались вверх и скатывались вниз, извиваясь и сворачивая, петляя до самой последней башни на пике горного хребта. Оглядевшись, я обернулся и увидел, что он смотрит на меня. Потом заговорил:
– Он за нами не идет.
– Кто, твой маленький любовник?
– Зови его как угодно, только не этим.
– Он будет следовать за тобой с края склона.
– Он из дому не выйдет ни сегодня, ни завтра, пока вздутие не перестанет опухать.
– Опухать?
– Прошлой ночью попытался живот мне почесать. Етить всех богов, я поверить не мог. Кто стал бы чесать кошке пузо?
– Он, должно быть, тебя с собакой перепутал.
– Я что, лаю? Или яйца у мужиков обнюхиваю?
– Ну…
– Сейчас лучше умолкни.
Больше я смех сдерживать не мог. Ну да, знал я, что кошки бесятся, когда их пузик трогают, потому как все кошачьи, большие или маленькие, считают животы свои чересчур мягкими, чересчур уязвимыми для нападения. Леопард насупился, потом рассмеялся и огляделся вокруг, когда мы подошли к месту, где дорога шла под уклон. Вокруг, считай, никого не было, если кто и выходил, то тут же, едва завидев нас, бросался обратно под защиту дверей. Я бы подумал, что они боятся нас, только в Малакале никто не боялся. Понимали, что что-то грядет, и не желали в том участвовать.
– На этой улице быстро темнеет, – сказал Леопард.
Мы подошли к двери человека, что задолжал мне деньги, а рассчитаться пытался россказнями. Он впустил нас, предложил сливового сока и пальмовой водки, но я отказался, Леопард согласился, пришлось сказать, не обращая внимания на то, как он на меня вытаращился, что на самом деле и он отказывается. Хозяин дома стал разматывать еще одну историю – про то, как деньги были на пути из какого-то города близ Темноземья, но, видать, бандиты попались, хотя нес деньги собственный его брат: деньги и еще сладости, что его мама напекла, – сладостей этих он мне даст, сколько душа моя примет.