Правда во имя лжи. Елена Арсеньева
высаживали, как цветочную рассаду на клумбу. Шагу не ступить, честное слово, кругом сплошь темно-коричневые и темно-рыжие шляпки! Мама Аня еще обводила «прагрибницу» умиленно-хищным взором, а папа Дима уже встал в идиотскую позу классического грибоискателя – ноги на ширине плеч, плечи согнуты, в правой руке зажат кухонный ножик с обломанной рукояткой, на локте левой висят две корзинки, дно коих устлано мягкими лопуховыми листьями, – и сделал первый шаг к счастью. И тут вдруг на Лидочку что-то нашло: она стала бегать по опушке, расшвыривая ногами эти мокрые шляпки, слыша влажное, чуть уловимое хрупанье толстых грибных ножек и давясь запахом особой, подземной, почти могильной сырости, какая всегда сопровождает грибы. Родители и ахнуть не успели, как половина «прагрибницы» оказалась вытоптана! К счастью, второй половины с лихвой хватило, чтобы наполнить все шесть литвиновских корзин, так что Лидочку не особенно и бранили, посчитав такое ее поведение особенностями переходного возраста, в каком она тогда пребывала.
Черт его знает, почему сейчас вспомнилась эта чушь. Тоже мне, ассоциативное мышление!
– Тихо ты! – зашипел Рыжий, толкая футболиста Серого в спину. – Не шуми! Набегут еще соседи. И обувь сними, а то здесь потолки картонные. И ты, подруга, разувайся, колотишь своими копытами, как лошадь.
Лида умела понимать уроки жизни с полуслова: Рыжий только бровью повел угрожающе, а Сонькины красные босоножки уже свалились с Лидиных ног. Мгновение чисто физического облегчения от того, что она, наконец, без этих подставок, – и тотчас дикое, неодолимое ощущение брезгливости стиснуло горло: пол грязнющий, весь в песке и пыли, по нему в болотных сапогах ходить надо, а не босиком! Но Лида не посмела ослушаться, когда Рыжий тычками погнал ее в комнату – в отличие от прихожей, большую и просторную, но тоже захламленную и омерзительно грязную. Окна серые, не мытые, может быть, с самой постройки дома – это особенно видно на просвет, потому что в них искоса заглядывают лучи заходящего солнца. На отличной мебели – отнюдь не итальянский дороженный ширпотреб, а настоящий дубовый гарнитур начала века, русский модерн! – толстый слой пыли. Фарфоровые безделушки на комоде тоже пыльные, грязные. Кое-где видны следы пальцев – наверное, их все же не просто так купили и забыли, а переставляют иногда с места на место, скажем, для того, чтобы освободить на комоде пространство для большого подарочного набора мужского парфюма «Louis XIV». Такой Лида видела только в телерекламе, цена – фантастическая. Да, похоже, Сонькин кавалер в жизни не бедствует и, хоть грязнуля редкостный, собрал у себя много не просто дорогих, редких, а совершенно уникальных вещей.
А картины-то, картины! Это не наивные копии или календарные вырезки, как в комнате Сони. Это подлинники – потемневшие от времени, чумазые, лишенные ласки реставратора, но подлинники, пусть и неизвестных авторов. Сомов, что ли? Нет, какой-то эпигон. Жаль, что не Серебрякова…
Забыв, где она и что с ней, Лида оглядывалась с почти детским, восторженным выражением.