Девятый час. Элис Макдермот
которое он произносил, даже детский смех сухо хрустели на пересохших и раздутых губах. Сестра Жанна видела мальчика, который родился с пурпурным родимым пятном во всю щеку. Слепота. Побои. Сломанные или искривленные кости. Несчастные случаи, разложение. Жестокость природы. Жестокость дурных людей. Слабоумие, безумие.
Этому не было объяснения. Невозможно было объяснить и то, насколько всеобъемлюще страдание, насколько оно избирательно.
Сестра Жанна верила, что справедливость требует упорядочить этот хаос. Справедливость требует, чтобы горе обрело утешение, чтобы раны зажили, каждое оскорбление обрело воздаяние, а смятение – уверенность, что каждый живой человек, которого создал Бог, не погибнет окончательно.
– Ты же знаешь, что справедливо, а что нет, да? – спрашивала сестра Жанна больного ребенка, горюющего сироту и даже Салли, когда та достаточно подросла, чтобы понять вопрос. И нас она тоже спрашивала: – А откуда ты это знаешь?
Сестра Жанна касалась кончиком пальца лба ребенка, его бьющегося сердца.
– Просто Господь вложил в тебя это знание еще до твоего рождения. Чтобы ты распознал справедливость, когда ее увидишь. Чтобы ты знал: Он намерен явить справедливость.
– Кто самый тупой мальчик у вас в классе? – как-то спросила она нас. Дело было в старом хемпстедском доме, где прошло наше детство. – И если учитель, когда будет раздавать конфеты, всем даст по две, а ему только одну, что он скажет? Он скажет, что это несправедливо, верно? Если вы за игрой в мяч заявите, что он промазал, тогда как все видели, что он попал, что он скажет? Пусть он даже не успевает на уроках? Он скажет, что это несправедливо, так? А как он узнает? Он узнал про справедливость из книжки? Сдал экзамен по справедливости? Нет и нет.
В ночь перед похоронами Джима сестра Жанна переставила два стула от обеденного стола к его гробу. Когда уставшая сестра Сен-Савуар вернулась в монастырь, они с Энни вдвоем отсидели долгое бдение. Сестра Жанна достала четки, но не молилась, и, когда Энни потянулась взять ее за руку, сестра Жанна поймала себя на том, что не в силах выразить в ответном пожатии даже толики утешения. Мистер Шин ведь дал ей прочесть заметку в газете – под дождем, в печальном свете фонарей.
Тут логика воздаяния утрачивала силу.
На Джима не обрушился позор или несчастье. Он не подхватил грипп и не шагнул случайно с тротуара под колеса, лампочка не перегорела, годы его не истрепали. Он не понес оскорбления, которое должен был бы возместить Господь. Никакого несчастного случая. Никакой болезни. Никакого увечья с рождения. Ему была дана жизнь, а он от своей жизни отказался.
В простой логике сестры Жанны, в логике ее веры, ему не требовалось воздаяния или справедливости. Его смерть была его собственной прихотью. Его собственным выбором. Если по справедливости, как тут можно было чего-то требовать? В ее глазах обещание искупления, обещание вечной жизни, согласно установленному на небесах порядку, не могло