Путевые знаки. Владимир Березин
что? – нарушая субординацию, спросил я.
Однако наш наниматель, вместо того чтобы пропустить мой вопрос мимо ушей, вдруг ответил, что вон там, слева от часов, должна быть вентиляционная шахта, предмет наших желаний и знак спасения в чужом городе.
Он говорил эту долгую фразу, и только к её концу я понял, что он надо мной смеётся.
Вентшахта должна была быть на крыше, но часть крыши оказалась снесена, а часть – висела на битой арматуре. Всё заполнено бетонными обломками, через которые, может, и проходит воздух к фильтрам и вентиляторам, да вот мы не пройдём. Как искать вход под землю, было непонятно.
Я перевёл взгляд на сохранившийся циферблат вокзальных часов. Где-то я читал, что остановившиеся часы всегда указывают время катастрофы. Может, так и здесь?
Часы Финляндского вокзала, конечно, стояли, но дело в том, что на них вовсе не было стрелок. Поэтического символа не вышло.
Математик посмотрел в свой гроссбух.
– Так. Двести шестая шахта, – сказал он, игнорируя нас и объясняя ситуацию своему таджикскому адъютанту: – Двести шестая недоступна. Вот смотри, есть другой вход, вот тут, на Лесном проспекте. Ориентировочное расстояние полтора километра плюс-минус метров двести. Нет, скорее минус. Там есть характерная примета – вытяжная труба дизельного отсека. Есть соображения?
У Мирзо соображений не было, и мы пошли по солнечному и прекрасному городу, таща ящики нашего господина. Надо сказать, что тащил я груз вполне прилежно, благословляя своего корейского учителя. Дело не в крепких мышцах, а именно в выносливости, которая меня спасала. Только пот застилал глаза, и трудно было дышать через респиратор.
Однако солнце уже закатывалось слева, световое время заканчивалось. И хотя мы почти достигли искомой точки, пришлось искать место для ночлега наверху. Математик опасался (и правильно делал) идти через двор дальше. Там разрослись очень странные кусты, и вообще местность выглядела не очень располагающе.
В угловом доме находился банк, и мы вошли через незапертую дверь в операционный зал. Тут-то мы и встретили первого петербуржца.
Житель северной столицы был, правда, не жителем. Остался от него обтянутый пергаментом скелет в истлевшей форме охранника. Кобура на его поясе была пуста уже лет двадцать – видно было, что пластиковый материал кобуры совершенно не пострадал, а вот пистолет кто-то давно вытащил.
Владимир Павлович присел рядом и поглядел охраннику в то, что было лицом.
– Молодой-то парень, – отметил он, – зубы чистые, ровные, ни одной пломбы. Мне, значит, ровесник будет.
Я задумался над парадоксальностью этой фразы, а Математик с Мирзо, не склонные к поэтике, пошли далеко по коридорам искать наиболее безопасную для ночлега комнату.
Кого-то этот мёртвый охранник мне напоминал. И точно, он мне напоминал такого же, как он, только москвича. Того водителя автопогрузчика, который уже двадцать лет сидел в своём механизме на московском авиазаводе.
В этом угловом доме мы и заночевали,