Дорога к Пушкину (сборник). Владимир Михановский

      Чиновник десятого класса,

      Хоть, правду сказать, отставной,

      Задира и спорщик лихой,

      Отменный наездник Пегаса

      Намедни стихи напечатал

      Без соизволенья царя…

      Начальство грозится не зря.

      Недолго и сверзиться на пол.

      Стихи – не стихи, а стихия:

      Протест, и прозренье, и грусть.

      Их враз подхватила Россия,

      Читает вовсю наизусть, —

      О древе анчаре, о яде –

      Вместилище горя и мук,

      О самовластительном взгляде,

      Что все убивает вокруг.

      И вскоре за тусклым окном

      Кареты рассерженный гром!

      Доколе ему Дон Кишотом

      Копьем поражать ветряки?

      …С фельдъегерем – ящики. Что там?

      Наручники или тиски?

      Царь мог бы привычным манером

      Скрутить его, словно чума.

      Ан глядь – присылает с курьером

      Тисненые в коже тома!

      Колючие, словно вериги,

      Тяжеле гранитных пород,

      Ин фолио чинные книги –

      Законов Империи свод!

      На почве, от века скупой,

      Щербатые зубы драконьи.

      Законы – среди беззаконья!

      К чему бы подарок такой?

      Не сдамся, доколе живу.

      Есть мысль… Поскорее в Москву!

      Дорога, дорога, дорога,

      Империя топких болот.

      Мелькнет деревенька убого –

      И снова пространства полет.

      От Питера и до Москвы –

      Печаль пожелтелой листвы.

      И вот наконец-то Москва –

      Столица столицая славы.

      Блистающих маковок главы

      Вдали золотятся едва.

      Хуля городские порядки,

      Зарей запоздалой горя,

      Спешит, наступает на пятки

      Запойный разгул ноября.

      Тверская – ухабы да лужи.

      Все в брызгах – крылатка и трость.

      – Стой! – крикнул из Питера гость.

      Гостиница прочих не хуже!

      Он в нумере. Полночь. Тоска.

      Припомнился царский подарок…

      Чадит, догорая, огарок.

      Чай в чашке дымится едва.

      Зудит аневризм окаянный –

      Попробуй его утиши!

      Качанья заблудшей души –

      Фонарь под окном полупьяный.

      …Неплохо бы двинуть в Карлсбад –

      Вода хороша, говорят.

      Увы, со здоровьем не сладко

      Под пагубным бременем лет…

      Но дело иного порядка

      Задумал сегодня поэт.

      В Москву для того и скакал –

      Замыслил открыть свой журнал.

      Пусть царственный цензор тиранит, —

      Мечтается в том ноябре,

      Что площадь журнальная станет

      Сенатским гвардейским