Бестолковая любовь. Ирина Лобановская
По-моему, слова опасны. Ты, орудующий словами, должен знать, что можно привести в движение огромные и страшные силы, если дать свободу двойственности слов: то, что нравится одному человеку, может смертельно ранить другого.
– Это опять философия, и она касается больших талантов, а не меня, – махнул рукой Сева.
– Это касается всех нас, которые много и без толку болтают, – отозвался Николай. – Кстати, Всеволод, ты усвой – цыгане нынче наркотой пробавляются. Самые ее активные продавцы. Так что поостерегись на будущее влюбляться в мамзелек, у которых красный верх – синий низ. Ладно… Дела у меня серьезные запланированы. Больше не могу с тобой тут прохлаждаться. Я недавно в аварию попал, кувырком полетел в кювет. Сам отделался ушибами, но машина помялась. Пока нашел ментов, то да се… Пришли уже группой машину вытаскивать. Она лежит себе на том же месте в кювете, изуродованная и перевернутая, и в ней вроде ничего не изменилось. Кроме одного – бесследно исчезла магнитола. Ее вывинтили из «гнезда», как в аварии не пострадавшую. Успели. Вот как мысль у ворья работает – чтобы ухватить даже из помятой машины! Так что теперь мне надо машину привести в должный вид. Или купить новую. Но будет нужно – зови! Только не затягивай с этим делом. Кто-то явится – звони сразу, я мигом приеду. – И меланхолично запел: – «Как упоительны в России вечера…»
Но никто не явился.
Глава 6
Ночью Севе приснился странный сон. Странный своей неожиданностью. Рядом с ним спала жена в какой-то бесформенной мятой размахайке, спала и сопела, словно все так и должно быть. Сева изумился: откуда это прекрасное видение? Он лежал, задумчиво-изучающе смотрел в потолок и размышлял: откуда, откуда?.. Ах да, это ведь та самая Ольга, обожающая рестораны… И вдруг в тишине услышал, как четко хлюпает носом в соседней комнате их восьмилетняя дочь Женька.
Сева сразу все забыл. Единственное существо на свете, которое он любил, хлюпало носом, а это грозило гриппом, осложнением, аденоидами, миндалинами, ревмокардитом… Дальше думать Сева побоялся и встал.
– Ты куда? – спросила жена.
– Сейчас… – неопределенно сказал он и поплелся на кухню.
Зажег свет и увидел привычно-надоевшую картинку: весело шныряющих возле мойки тараканов, грязные, не вымытые женой с вечера тарелки, неубранный хлеб и закапанную чаем клеенку. Сева отломил горбушку и посмотрел на часы. Стрелки застыли на четверти третьего.
– Я думаю, Оля, что тебе нужно взять бюллетень. Женю в школу пускать нельзя, – неуверенно сказал Сева, заглянув в спальню.
Оля безмятежно спала.
Сева вздохнул, сжевал черствую горбушку и пошел к Женьке. Она внешне повторила Бакейкина с такой точностью, что иногда он пугался. На него смотрели его же собственные запавшие вылинявшие глаза, она точно так же стояла и двигалась, крохотная, бледная, уже сейчас сутулая – настоящий маленький Бакейкин, который целый день сидит, сгорбившись, нога на ногу, в издательстве. Даже при своем росте метр шестьдесят пять он не мог выпрямиться, вытянуться во весь рост, его постоянно придавливало что-то к земле, гнуло, тяготило. Что? Он не задумывался