Плоть и кровь. Майкл Каннингем
кивнул, ему почти удалось снова поймать за хвост чистое, сводчатое блаженство, испытанное им в гараже. Миловидная жена, дубовые шкафчики, свинина с картошкой, ожидающая его в горячей духовке. Он стремился к прочному, устойчивому счастью, которое продолжается час за часом, а не налетает буйными приступами в неурочные, одинокие, как правило, мгновения. Он так много работает. Временами ему казалось, что если он будет произносить те слова, какие произносят все счастливые люди, то и к нему вернется счастье. И он, схватив счастье за незримые крылья, крепко прижмет его к груди.
– А дети где? – весело спросил он.
– У Сьюзен балетный класс. Билли с Зои наверху, предположительно делают уроки. Ты сегодня запозднился.
– Да. Чертова пропасть работы.
– Знаю. Здесь ее тоже чертова пропасть.
Константин кашлянул, вытер тылом ладони губы.
– Я что-то не слышу жалоб на нехватку денег, – сказал он.
– Ты нынче в приподнятом настроении, – отозвалась она.
Список все разрастался. Карандаш Мэри держала с гневной чопорностью. Константин боялся ее, чем-то рассерженную, полную сознания своей правоты. Составляющую список, который высекут на граните его надгробья.
– Просто умаялся на работе, – сказал он. – И питаю надежду на то, что мне время от времени будут говорить спасибо, вот и все.
Она что-то добавила к списку. Карандаш царапнул бумагу.
– Я тоже работаю, – сказала она. – Собственно говоря, прямо сейчас и работаю.
Ему показалось, что кухня начала разрастаться. А он умалялся в ней – мизерный человечек, стоявший, оголодав, на желтом линолеуме. Он включил в духовке свет, взглянул сквозь тонированное окошко на керамические кастрюлечки с едой.
– Так как насчет ужина? – спросил он. Голос его снова звучал весело. Голос счастливого мужчины.
– Кон, ужин перед тобой. Я могу подать его тебе за минуту. А если ты хочешь получить его сию же секунду, так пожалуйста, – духовку ты ведь открывать не разучился, так?
– Так, – ответил он.
И, взяв подставку для горячего, извлек из духовки кастрюльки, поставил их на разделочную стойку, снял с них запотевшие стеклянные крышки.
– Выглядит здорово, – сказал он.
– Молоко. Питье, картофельные чипсы, зефир. Подарочки. Может быть, флакончики духов. Хотя не знаю. Пожалуй, для духов они еще маловаты.
Константин достал из буфета тарелку. И как раз зачерпывал ложкой пюре, когда в кухню вошел Билли.
– Здравствуй, – сказал Билли.
В двенадцать он оставался таким же тощим, как в пять. Под его молочно-белой кожей проступали узлы и рычаги костяка. Лицо – с бóльшей резкостью очерченный вариант лица Константина – несло выражение скрытности.
– Привет, – откликнулся Константин.
Билли подошел к холодильнику, достал бутылочку кока-колы. У Константина сдавило горло – судорога собственника. Это моя кока, думал он, это я за нее заплатил.
– Чем занимаешься? – спросил