О бесстыдницы, о недотроги! (сонеты, рондели, баллады). Вадим Степанцов

      Ах, эти красные копытца-каблуки,

      Ах, эти фижмы, бурсы, тафтяные мушки,

      Ах, эти рыжие и в пудре парики,

      Ах, эти фавны и пугливые пастушки!

      Ах, эти вечные беседы ни о чем

      В тенистых кущах и у мраморных фонтанов,

      Bons mots, остроты, рифмы, бьющие ключом,

      Пиры с потешною стрельбой для пироманов…

      Ах! Истоптались в менуэтах каблуки,

      Разъела ржа увеселительные пушки,

      Покойно спят высокородные пастушки

      В промозглых склепах, где пируют пауки,

      И мирно плавают фекалиев куски

      В фонтанах тинистых, где квакают лягушки.

      Вы плакали навзрыд и голосили,

      уткнув глаза и нос в мое плечо,

      и благосклонность к вам мою просили

      вернуть назад, целуясь горячо.

      Но я надменно высился над вами,

      угрюмый, как Тарпейская скала,

      и распинал вас страшными словами:

      «Моя любовь навеки умерла».

      Не помню, сколько длилась эта сцена,

      быть может, час, быть может, целых три,

      но я прервал ее, позвав Колена —

      слугу, чтоб тот довел вас до двери.

      Вы ничего Колену не дарили,

      как прежние любимые мои,

      ни денег, ни шампанского бутыли,

      поэтому Колен воскликнул «Oui!»

      и поспешил исполнить приказанье,

      подал манто и вытолкал вас прочь.

      Через балкон неслись ко мне рыданья,

      тревожащие пасмурную ночь.

      Потом вдали раздался визг клаксона,

      и вас домой помчал таксомотор.

      Я помахал вам ручкою с балкона,

      поймав ваш жалкий увлажненный взор.

      «Ну что ж, гордиев узел перерублен, —

      подумал я. – Теперь – к мадам NN!»

      «Месье, ваш туалет навек погублен!» —

      вдруг возопил мой преданный Колен.

      Я взгляд скосил на белую рубашку

      тончайшего льняного полотна:

      размером с небольшую черепашку

      темнел на ткани силуэт пятна.

      Последняя приличная рубаха,

      теперь, увы, таких не отыскать,

      уносят волны голода и страха

      купцов и швей, обслуживавших знать.

      В империи разбои и упадок,

      шатается и балует народ.

      Призвать бы немцев – навести порядок,

      смутьянов выпороть и вывести в расход.

      Увы! Моя последняя сорочка!

      Куда я в ней теперь смогу пойти?

      А у мадам NN шалунья-дочка

      не прочь со мной интрижку завести.

      О это макияжное искусство!

      О эти тени, тушь, румяна, крем!

      Зачем, зачем вы красились так густо

      и