Тропа обреченных. Юрий Иванович Семенов
еще оставалась надежда получить свежие вести от пронырливой Артистки, она обещала.
– Сова вернулся? – спросил Зубр у подвернувшейся Явдохи.
– Туточки, в низочке… Позвать? – При каждом слове, как голубь на ходу, кивала головой Явдоха, вскидывая волосатый, с тряпичным бантиком хвостик.
Увидя вошедшего в боковушку Сову, Зубр поморщился: лохматый, с помятым, немытым лицом, да еще с кривым носом, приляпанным под мощный лоб, тот выглядел уродливо.
– Будь здоров, друже Зубр! – поприветствовал Сова, дернув плечами.
– Здоровьичка и тебе. Садись. Пил вчера?
– Не здесь же оставлять, – не подымая глаз, откровенно ответил эсбист.
– Ну смотри… – с угрозой произнес Зубр – и сразу о деле: – Видел? Докладывай!
– Привел, в схроне почивает. Кра-си-вая! Муська-Муха…
– Что там у Шурки-сапожника, где Муха пряталась?.. Разучился докладывать, что ли, я тебе устрою похмелье красивое! – по-настоящему возмутился Зубр, хотя одновременно его приятно задело растяжное «кра-си-вая». Он слышал о привлекательности чернявой врачихи со сросшимися у переносья бровями и сейчас захотел ее увидеть, принять спасительное участие в ее судьбе – тридцать лет бабенке! Он и дальние виды имел на нее.
Сова подобрался.
– Ночью Шурка вышел ко мне, рожу его не разглядывал…
– Ты не гоношись… – резко, чего-то не досказав, оборвал Зубр. – Докладывай!
– Велел Шурка в сарае подождать, запер меня, урод, а там кто-то стонет… Думаю, пришибли тут кого-то, сейчас до меня доберутся… Чего Сашка меня запер? Наган достал, он безотказный. Рукой стал шарить, а этот как хрюкнет, я и обалдел.
– К чему ты мне это? – помягче спросил Зубр. – Специально нервы колешь? Хочешь, чтобы я подумал, на тебя белая горячка находит?
– Да нет же, друже Зубр, как раз нервишки-то твои и желаю поуспокоить. Надо было бы мне этого порося с собой прихватить…
– Ну, будет! О ней говори, – прервал Зубр.
– Привел под крендель, по тихой доставил, не расспрашивая, это дело ваше, хозяйское. Так что, кроме того, что рука у нее полная и мягкая, ничего сказать не могу, некогда было.
– Ну и на том спасибо. В схрон не спускайся, полезай на горище, понаблюдай, обдует там тебя. Артистка вот-вот должна прийти, не мешай. Через два часа уйдем, понял?
…Алекса всхлипнул и с кулаками набросился на Дмитро, когда тот, долговязый, наполовину влез в схрон. Но ударил слегка, а потом ухватил под мышку своего, можно сказать, единственного на белом свете дружка и засуетился, изливая:
– Бросили, думал… а куда я?.. Тут с ума один сойдешь… Есть будешь?
– Давай, – уселся на место Зубра в уголке Дмитро. Его снисходительное старшинство, покровительственный тон в голосе Алекса охотно принимал – без верховодства не знал, куда шаг ступить.
Ради такого случая обрадованный Алекса достал колбасы, припрятанный кусок рафинада, несколько уцелевших, по краям разрушившихся сухарей, извлек опротивевшее изжелтевшее