Консул. Валерий Большаков
меч сразит их!
Готарз с сожалением посмотрел на него, и покачал головой.
– Не сейчас, – сдержался он, – и не здесь. Если убить этих фроменов на их же земле, это сразу станет известно, и на кого подумают? Верно, на меня. Нет, Ород, фромены должны исчезнуть. Именно исчезнуть! Стать пылью, стать гноем земным! Значит, ты должен будешь выполнить мое поручение где-нибудь за Фуратом – там фроменов никто искать не будет, там уже наши земли. Подстереги их в столице… Я дам тебе нужные грамоты к марцбану Тизбона, и он выделит тебе воинов…
– Сотню! – выпалил Ород.
– Хватит и полусотни. Кстати, знаешь ли ты, почему свой выбор я остановил именно на тебе?
Преданно выпученные глаза Орода выразили полнейшее непонимание.
– А потому, что ты разумеешь речь ханьцев и сможешь с ними объясниться. Так или не так?
– Так, достопочтенный. Когда мне отправляться в путь?
– Не спеши. Живи пока, веселись и радуйся. Фромены начнут поход не ранее апреля. Ты отправишься пораньше. Скажем… Через два месяца. Понял?
– А как же!
– Мои люди покажут тебе этих фроменов. Запомни их лица и голоса, чтобы не спутать. И помни – сейчас ты никто, и лишь благоволением твоего дяди поднят в ацатаны. Если же ты исполнишь данный мною приказ в точности и фромены исчезнут, как туман в жару, я обещаю замолвить за тебя словечко перед шахиншахом – и он еще больше возвысит тебя и род твой. Возможно, тебе будет дарован титул фратарака…[12]
– О! – расширил глаза Ород. – Арамазда[13] свидетель, я буду стараться! Все сделаю, как ты велишь!
– Ступай, – помягчел Готарз. – Готовься и жди, когда тебя позовут.
Молодой парфянин, возбужденный картинами будущего величия, вышел, тихонько прикрыв дверь за собою.
«Какая почтительность…» – усмехнулся посол. И поразился – головная боль совершенно покинула его.
Повеселев, Готарз подошел к бронзовой статуе Анахиты и согнулся перед нею в низком поклоне.
– О, Ардвичура-Анахита! – взмолился он. – Окажи нам помощь! Если ты направишь руку Орода смести жизни фроменов с этой, созданной Арамаздой земли, я воздам тебе тысячу жертвенных возлияний из хомы и млека!
Древняя богиня по-прежнему хранила надменную улыбку всевластия и провидения. Зная всё наперед, она ничего не обещала…
Глава 2,
в которой Сергий делает первый шаг по дороге в десять тысяч ли[14]
За ночь тучи рассеялись, утро выдалось холодным и ясным. Рябиновое солнце калилось, забираясь повыше в небеса, желтело, всплывая по-над горизонтом, выбелилось, переключилось на полную мощность, окатывая продрогшую землю первым теплом – это было как знамение, как провозвестие скорой весны.
Сергею Лобанову, привыкшему к русским морозам и метелям, римская зима казалась межсезонным похолоданием, недолгим и несерьезным. Реки и ручьи не замерзали, и не каждую ночь лужи затягивало тонким, как папирус, ледком. Кипарисы и лавры даже не думали желтеть и опадать, повсюду зеленела трава.
Но римляне зябли.