.
лишь когда Орест и Эдекон получили подарки в виде шелка и драгоценных камней. Только даже эти дары не помешали возникнуть еще одному инциденту. Орест, благодаря Максимина, воскликнул, что он, Максимин, – не то что гнусные царедворцы в Константинополе, которые «давали подарки и приглашали к себе Эдекона, а не меня». Когда же Максимин, не имевший представления о заговоре Хризафия, потребовал объяснений, Орест в гневе покинул его. План покушения стал рушиться.
Из разоренной Сердики послы направились в опустевший Ниш, в котором практически не осталось жителей; в нем царили лишь руины и витавший над ними ужас. Они пересекли равнину, усеянную выбеленными на солнце человеческими костями; тут же был и единственный свидетель бойни, устроенной гуннами, – обширное кладбище. «Мы нашли, – рассказывает Приск, – единственное чистое место над рекой, где разбили лагерь и легли спать».
Вблизи разрушенного города стояла императорская армия под командой Агинтеуса, под орлами которой нашли укрытие пятеро из семнадцати беглецов. Тем не менее римский генерал был вынужден передать их Аттиле. Легко можно представить себе их ужас, когда они оказались в составе посольского каравана, двигавшегося к Дунаю.
Наконец показалась и огромная река. Подходы к ней были запружены гуннами. Варвары располагались в выкопанных землянках, а их лодки представляли собой выдолбленные стволы деревьев. Ими был завален весь берег, занятый варварами, словно их армия готовилась к наступлению. Как выяснилось, Аттила находился в своем лагере неподалеку и, готовясь поохотиться в римских пределах к югу от реки, как было принято у гуннов, проводил предварительную разведку.
Мы не знаем, какие чувства испытывали Максимин и Приск при этом зрелище, когда, наконец, пересекли широкую реку и вступили в пределы варварских владений. К их большому огорчению, хотя они в свое время постарались как можно более облегчить для гуннских послов путь по дорогам империи, Эдекон и Орест бесцеремонно покинули их. Несколько дней они ехали одни, лишь в сопровождении проводников, которых оставил им Эдекон, пока, наконец, навстречу не выехали два всадника, которые сообщили, что послы приблизились к лагерю Аттилы, который ждет их. И действительно, назавтра они увидели с вершины холма раскинувшиеся у их ног бесчисленные палатки варваров, среди которых стоял и шатер Аттилы. Послы решили расположиться тут же на холме, но отряд гуннских всадников поднялся к ним и приказал разбить лагерь в долине. «Неужели вы осмелитесь, – кричали гунны, – поставить свои шатры на вершине, когда Аттила внизу?»
Едва они устроились на указанном им месте, как, к их удивлению, появились Орест, Эдекон и другие с вопросами, что за дела привели их сюда, в чем задача посольства. Растерявшись, послы могли лишь удивленно смотреть друг на друга. При повторном вопросе Максимин сообщил, что не может открывать задачу посольства никому, кроме Аттилы, к которому он и послан. Скотта, брат Онегезия, гневно заявил,