Песня Тайги. Владимир Нестеренко
плавает, лопается, шипит. В таких местах хариуса много. Он хорошо берёт мошку. Она сделана из крючка, искусно обвязанного медвежьей шерстью и цветными шёлковыми нитками, напоминает крылатое насекомое. Мошку на леске бросают на воду и ведут, не торопясь, против течения. Мошка бежит вверх, делает крылышками широкие разводы. Какой хариус не соблазнится!? Рыба эта – что твоя молния, метнётся из-под валуна к мошке, хвать, но, почувствовав обман, сразу же выплёвывает. Вот тут-то реакция и нужна. Успеешь подсечь – твоя рыба, не успеешь – уйдёт восвояси.
Иной хариус, прежде чем схватить мошку, сбивает её хвостом, утопить старается, а потом берёт.
Но не всегда удаётся выманить хариуса из-под валуна. Сытый стоит, не хочет лишний раз силу расходовать, ведь вода в реке бежит стремительно. Вот и приходится рыбаку подбирать мошки по цвету: рыжую, красную, жёлтую, чёрную.
Степан не торопится. Он ждёт вечера, и когда прохлада с гор спускается к реке, а солнце вот-вот спрячется за вершины гор, над Енисеем откуда ни возьмись повисает подёнка, насекомое. Её много, она кружит над водой, опускается к самым струям, снова взмывает на своих прозрачных крылышках, висит неподвижно в воздухе, затем парашютирует на воду и плывет, отдаваясь лёгкой волне. Тут хариус покидает свои валуны-укрытия и выходит на охоту.
Вот к такому времени и подгадали мы…
То там, то здесь подёнка цвета осенней листвы снималась с прибрежной травы и парашютиками повисала над рекой. С каждой минутой её становилось больше и больше. Она чертила в воздухе замысловатые петли, распустив трепетные крылышки, усики и длинные хвостики, качалась на невидимых качелях, то падая, то взмывая, то повисая над лавиной Енисея, словно давала премьеру волшебного балета. Я замер от удивления и восхищения. А подёнка прибывала и прибывала, будто кто-то её вытряхивал из мешков, как муку, и она желтовато-белёсым облаком застилала всё пространство. На воде чаще стали раздаваться всплески один тяжелее другого.
– Ну вот, самый раз мошковать, – сказал Степан, подвязал жёлтую, как капля янтаря, мошку к леске и пошёл к соседнему шипуну. – Торопись, паря, пока подёнка танцует.
Он бросил на воду мошку, повел её против течения, раздался всплеск, Степан в тот же миг подсёк крупного хариуса и выбросил на берег.
Я последовал его примеру, возбуждаясь от беспрерывного хлюпанья на воде кормящимся хариусом.
Хвойные шапки
Ожу, что берёт начало в Восточном Саяне, впадает в Бий-Хем – река очень бурная. Каскад следует за каскадом. И по всему руслу – валуны, большие и малые.
Иной на крокодила похож: голова с пастью зубастой из воды торчит и спина горбатая вся в шишках, хвост в воде буруны поднимает. Идёшь дальше. Стоп! Перед тобой динозавр, одна часть на суше, вторая – в воде. Стремительный поток угорело хлещет над той половиной валуна, что воды опустился напиться, огибает его, пенится. И вдруг смирнеет, тихонько плещется под боком, отдыхает. Тут же плавают листья, палочки всякие, хвоинки. Хлопья пены собираются в шар.