Путь улана. Воспоминания польского офицера. 1916-1918. Ришард Болеславский
вглядываясь в молодые лица, а затем обратился к кадетам:
– Кадеты, я и офицеры 1-го польского уланского полка почтем за честь принять ваше приглашение. Пользуясь возможностью, хочу сказать вам, что я, старый солдат, испытываю восхищение, глядя на таких молодых людей, как вы. Хорошо обученных, дисциплинированных и подтянутых. Благодарю вас, кадеты. – И полковник отдал честь.
– Рады стараться, господин полковник! – грянули кадеты.
– Кругом!
Тридцать кадетов развернулись синхронно, как один.
– Марш!
Тридцать кадетов, словно хорошо отлаженный механизм, начали движение. Красивое зрелище. Фридрих Великий мог бы гордиться этими мальчиками.
Во дворе я увидел солдат из соседних полков, которые угрюмо наблюдали за происходящим. На их лицах не было и следа добродушной терпимости, с которой солдаты регулярной армии в прошлой жизни смотрели на роту красивых молодых кадет.
Почему солдаты вдруг изменили свое отношение к кадетам? В чем причина их странной враждебности? Неужели они почувствовали, что через три месяца будут воевать с кадетами?
Я знал кое-кого из этих солдат. Все они хорошо относились и к офицерам, и к своим товарищам, солдатам. Я частенько разговаривал с ними. Многие были из Москвы, и я, хорошо зная столичный город, всегда мог найти общую тему для разговора с тоскующими по дому мальчиками. Произнесенное в разговоре название улицы, на которой они жили, обычно развязывало им рот.
Вместе со всеми у забора стоял унтер-офицер драгунского полка. Год назад мы воевали в одних траншеях.
Он рано осиротел и попал в свой полк еще ребенком, став так называемым «сыном полка». К сорока годам он дослужился до унтер-офицера и имел все возможные награды. Я его хорошо знал. Однажды, когда мы, трое рядовых, унтер-офицер и я, отступали через нейтральную зону, нас обнаружили и один из рядовых получил смертельное ранение в живот.
Мы по очереди тащили его, передвигаясь ползком, от воронки к воронке. Мне приходилось волевым усилием заставлять себя не прятаться за раненым солдатом. Но когда доходила очередь унтер-офицера, он, ни минуты не колеблясь, закрывал своим телом раненого товарища, несмотря на то что прекрасно понимал: у солдата мало шансов остаться в живых, слишком серьезным было ранение. Но унтер-офицер просто не мог поступить иначе.
Нам следовало торопиться. Прожекторы обшаривали местность, пытаясь нас обнаружить. Мы лихорадочно искали небольшой лаз в колючей проволоке, через который могли вползти в наши траншеи.
Я, как офицер, был замыкающим. Рядовые протащили раненого на нашу сторону. Лучи прожекторов подбирались все ближе. Следующим в лаз должен был ползти унтер-офицер.
– Теперь ползите вы, – сказал он, лежа рядом со мной. – Вы крупнее меня, и вам потребуется больше времени.
– Не тяните время, ползите, – начал я.
Однако он почти грубо оборвал меня:
– Вы первый год на войне, а я уже шестой (он участвовал в Русско-японской войне) и знаю, что говорю. Ползите!
И я подчинился.