Путь улана. Воспоминания польского офицера. 1916-1918. Ришард Болеславский
было быть повода для недовольства, тем более что они уже давно не видели ничего подобного, однако даже щедрое угощение не повлияло на них, и отличное красное вино не улучшило их настроение.
Когда пришло время возвращаться в полк, горнисты заиграли марш кадетского корпуса. К ним присоединились барабанщики. В этом грохоте я не различал слов, видел только шевелящиеся губы и искаженные гримасами и улыбками лица стоявших рядом людей. Все потонуло в дьявольском грохоте. Когда мы вышли на улицу, то в первый момент были оглушены, но в данном случае внезапной тишиной.
Шел снег, и перед нами расстилалась широкая светлая дорога. В пять утра мы вернулись домой. Как раз сыграли побудку; солдаты наблюдали за офицерами, вернувшимися с ночной пьянки. И вновь я ловил косые, угрюмые, подозрительные взгляды солдат.
В течение нескольких дней не происходило ничего экстраординарного, за исключением того, что солдаты, казалось, исподтишка наблюдали за офицерами. Иногда я видел, как часовые разговаривали с гражданскими. Прямое нарушение устава! Я делал вид, что ничего не замечаю, и это лишний раз подчеркивало, что складывается ненормальное положение.
Как правило, увидев приближающегося офицера, солдаты тут же обрывали разговор.
Здесь, в этом городе, оказавшись в длительном отпуске, рядовой русский солдат из газет, по телеграфу и телефону узнал о том, что происходит у него на родине. Новости потрясли его, ошеломили и заставили задуматься. Именно в Чугуеве я впервые увидел росток, появившийся из семян, посеянных революцией. Солдаты вели себя тихо, но в их глазах уже зажглась ненависть, и они крепко сжали зубы. Странно, но они никогда не выдвигали обвинений в адрес других народов.
Революция незаметно подрывала устои армии. Солдаты, побывавшие в увольнении, возвращались в окопы уже другими людьми. Они обменивались с товарищами свежей информацией. Ни ранения, ни тиф, ни вши, ни смерть не смогли сломить русских солдат. Они сломались, когда начали получать известия из дома.
Однажды, подходя к штабу гарнизона, я невольно услышал разговор артиллериста и рядового Платова.
– Объясняю, болван, – раздраженно говорил унтер-офицер. – В следующий понедельник ты можешь поехать домой. В отпуск.
– Господин унтер-офицер, разрешите сказать? – глядя в землю, спросил рядовой. – Пусть в отпуск идет кто-нибудь другой.
– Никто другой пойти не может. Понял, дурак? Твоя очередь. Понимаешь, твоя очередь. Ты что, не хочешь поехать домой?
– Нет, господин унтер-офицер, – запинаясь от неловкости, бормотал солдат.
– Почему? – заорал унтер-офицер. – Ты что, дурак? Может, тебя бьет жена?
Рядовому явно не понравились последние слова унтер-офицера.
– Ничего подобного. Она хочет повидаться со мной, но мне нечего ей сказать. Она пишет, что нет никакой еды. Нет муки. Нет масла. Ей приходится по четыре часа в день выстаивать в очереди за краюхой хлеба и бутылочкой масла. Этим она должна три дня кормить детей. Если я приеду домой,