Лето по Даниилу Андреевичу // Сад запертый. Ксения Венглинская
Они даже способны пролететь сквозь дождевую каплю, не намокнув. Поэтому их перемещения – и комаров, и птиц – не зависят от приближения дождя.
– Ну да… Иначе один большой ливень – и половине кровососов околотка кирдык. Вот бы было классно!
– Им тоже надо жить. Все хотят жить.
– Это ты у нас будущий историк, что ли? – поддел Данька.
– Не-ет… – удивилась Алька. – Я в Академию поступила.
– Какую? Тыла и транспорта?
– Художеств, – обиженно поправила Смирнова. Она надеялась, что Даниил Андреевич будет разговаривать по-взрослому, а он опять. – На истфак кто-то из парней собирался… Они даже хотели с вами посоветоваться. Не звонили они вам?
– Нет, – грустно сказал Каркуша. Какое звонили, он только три недели как с Казантипа.
– Вообще у нас все хорошо, почти все поступили, – отчитывалась Смирнова. – В армию даже не загремел никто.
Парам-падам, – подумал про себя Данька. Так уж и никто. За окнами таяла радуга и снова начинал накрапывать дождь; и если хочешь загадать желание, то надо поторопиться.
– В общем, так, – сморщил нос военком. Коснулся кончика желтыми прокуренными пальцами. Нос поколебался и задрожал. Нос был такой длинный и притом бесхребетный, что казалось, военком может положить его либо на правую, либо на левую щеку – безо всякого для себя ущерба.
– У нас есть заявка в Хабаровск на командира мотострелкового взвода.
– Я артиллерист вообще-то. Военно-учетная специальность…
– Отставить, – лениво сказал военком. – Какой ты к ляду артиллерист?
Военком заглянул в бумаги.
Вадим заметил, что Алька пристально смотрит на жирного комара, пристраивающегося на кожу чуть повыше локтя. Смотрит и ничего не делает. Рефлекторно, даже не успев подумать о приличиях, хлопнул ее по руке. То есть по комару, конечно. Она подняла на него глаза, их лица оказались на близкой, совершенно не светской и даже уже, наверное, не на обычной дружеской дистанции. Заметил, что у нее, как у большинства белокожих людей, с первым солнцем уже стали проступать веснушки на скулах, спинке носа и даже одна, крупная, на нижнем веке. Золотистые крапинки, нежная рыжина волос, в ресницах сверкает солнце… и пронзает глубину радужек, будто омут одной из здешних торфяных речек. И еще он с удивлением подметил, что они совершенно одного роста. Надо было как-то выйти из этой неловкости, ну вот он и нашелся спросить:
– А сколько в тебе… сантиметров?
– Метр семьдесят девять, – с полной серьезностью ответила она. – Хорошо смотрится со стороны, но для жизни не очень.
И добавила:
– Теперь мне, наверное, надо спросить про твои?
Без пяти минут кандидат наук Вадим Андреевич Терешонок приоткрыл рот в замешательстве. И только по сверкнувшей из-под обычной холодноватой задумчивости искре в торфяных глазах понял, что над ним стебутся. Прикалываются. Забавляются, как кошка с мышкой.
Густо захохотал, скрадывая неловкость, и заверил:
– У меня всегда будет на сантиметр больше, чем у тебя. Метр восемьдесят.
В