Лето по Даниилу Андреевичу // Сад запертый. Ксения Венглинская

      Вторую операцию он помнил еще хуже, чем первую; вернее, не помнил почти совсем, потому что накануне резко скакнула температура, сознание истаяло в горячечном мареве, снились какие-то огромные серые корабли, раскаленные стволы бортовых орудий, удушающий дым, подземелья берегового форта: из проема хода сообщения внезапно открылся вид на море с невесомо качающимися на переднем плане прозрачными метелками иван-чая и плотными гроздьями пижмы, внизу билась о камни мелкая волна и резными лодочками дрожали фигурки чаек. Он соскочил на камни, в несколько легких прыжков спустился к воде, скинул ботинки и вошел в море. На втором шаге ступню пронзила резкая боль. Даниил Андреевич неуклюже взмахнул руками и прошипел русское народное.

      – Легко не будет, но будет очень, очень интересно, – разглагольствовал длинноволосый мужик с застиранной бабьей физиономией. Данька помнил, что встречал его на умных семинарах в университете. Барышня-журналистка лет двадцати, пьяненькая и трогательная, кивала в такт риторическим паузам и смотрела оратору в рот. Тот не реагировал, ему было очень-очень интересно, но с самим собой. Саша Станишевский, философ и умница, все больше молчал и налегал на водку.

      Ворону было странно увидеть Станишевского в декорациях безалаберного, но при том довольно пафосного заведения. Французский кабачок, где он застал компанию, пестрел изречениями из эпохи Просвещения, медиа-девчонка чирикала потешные картинки на устилающем стол ватмане, официанты, как один, щеголяли фирменной велеречивостью и жуликоватой галльской искрой в глазах, а выпивка стоила не меньше четырех евро. Станишевский был бессребреником из принципа, и Данька цинично заключил, что Саше наконец начали наливать только за то, чтобы он скрашивал интерьер своим присутствием. Интеллектуал как элемент обстановки. Девочка-журналистка захотела есть; веселый и ласковый халдей подогнал меню. Компания углубилась в чтение.

      – Вы здесь осторожнее, вашбродь, каменюки сплошняком! – донесся сверху голос матроса. – Подальше пляжик есть с песочком, мы там завсегда окунаемся.

      …Чего ругаешься? Нога болит? Поболит и перестанет, все уже, все закончилось. Полноватое лицо доктора с характерным носом-сливой смутно знакомо. Пациент пытается приподняться на подушках, опираясь на локти.

      – А что у меня… Что у меня с ногой?

      – С ногой твоей по Пирогову пришлось поступить. Вернее, даже с обеими. Некроз далеко пошел, угроза сепсиса. Главное, сам жив остался, а ноги – ну, бывает, и не так еще бывает…

      Доктор говорит торопливо и, кажется, сам не особо веря своим увещеваниям. Пациент приподнимается, несмотря на сопротивление сильных рук врача, и видит задранные подушкой выше уровня сердца собственные ноги и складки простыни, опадающие в районе щиколоток. Ну, посмотрел? Может, и к лучшему… Теперь так, привыкай потихоньку. Это не конец, не… да что ж ты! Лерочка, дайте ему успокоительное. Да не дергайся ты!

      Врач