Джинн Искрюгай в любви и на войне. Игорь Валерьевич Мерцалов
подумал Искрюгай, – а то опять ждать…»
Однако тут раздался голос Сожги-Башки:
–Дружина, ко мне!
Оказалось, на скуку рассчитывать нечего. Предводитель Особой дружины установил такой распорядок полёта: один джинн на управлении тучей, трое в разведке, смена – каждые три часа; остальные либо упражняются, либо спят. Свободное время каждому – час в сутки.
Поскучай тут…
Искрюгаю в первый день и этого часа не досталось. Сожги-Башка до самой ночи обсуждал с ним подробности вчерашней тренировки и предлагал обдумать то один, то другой приём использования силу бутыли. Это было очень близко к работе Искрюгая, и он увлёкся, сам стал изобретать разные способы, а потом оказалось, что пришла его очередь лететь в разведку.
Следующее утро началось с ятагана, потом он отстоял свои три часа «у руля», потом учился метать огненные дротики, потом упражнялся во владении хлыстом, потом думал над приёмами использования свёрнутого пространства-времени, потом летал в разведку… Потом, кажется, всё-таки спал, но это как-то ускользнуло и не закрепилось в памяти, так что, казалось, после разведки снова были ятаган и дротики, и руль, и хлыст, и воображаемый бой с применением бутыли…
«Как бы к концу полёта алфавит не забыть», – усмехался про себя Искрюгай, вспоминая, как жалел об отсутствии книг.
По-настоящему свободными были только часы разведки. Далеко внизу проплывала земля: сперва обожжённые солнцем бесплодные равнины Воравии, потом узкая полоска моря с жёлтыми пляжами и дымящими чёрточками кораблей. Потом приземистые горы, сверкающие ниточки рек за серебристой облачной вуалью; потом заснеженные поля и тёмные щёточки лесов…
Мирная земля и мирные воды. Никому там, внизу, не было дела до мчащейся в небесной выси Особой дружины, вообще до великой войны джиннов и маридов. Даже странно как-то. Умом Искрюгай понимал, что дело в неизбежной природной ограниченности смертных: им просто не под силу объять воображением масштабы этой борьбы. А ведь если мариды одержат верх, переменится самый облик земли, и всё, что сейчас беззаботно живёт и радуется свету, вполне возможно, сгинет навсегда под толщей льдов.
Такое уже бывало…
Однако не везде царил мир. К вечеру четвёртого дня туча прошла над полем боя. По затоптанному, смешанному с грязью снегу ползли шеренги солдат, сверкали вспышки заклинаний, тянулся над полем серый туман орудийных залпов.
Во имя Создателя, они-то ради чего воюют? Мы, джинны, другое дело, мы сражаемся ради жизни на земле… Так думал Искрюгай, хотя, по совести, не было у него глубокого чувства, будто с «нами, джиннами» ему всё так уж совершенно понятно.
На пятый день летели над морем – и снова видели битву. Десятки кораблей кружили по волнам, дырявя друг друга ядрами. Сотни жизней исчезали в пучине. А ради чего?
Странно, до сих пор он об этом не думал ни разу, а ведь доводилось уже участвовать в морском сражении. Но он был спасательным джинном, по международным договорам, спасатели неприкосновенны, и Искрюгай даже по сторонам не смотрел, занимаясь только своим