Сказаниада. Петр Ингвин
Второе главное правило – после любого приема возвращать щит в исходное положение. – Соловей пару секунд помолчал и высказал то, с чем Георгий был абсолютно согласен: – Нужно уметь защитить свою женщину. Мало ли какой человек придет. Я же дошел.
И Георгий тренировался – до десятого пота, до изнеможения. С мечом, копьем, щитом, топором, кистенем, ножом. И без всего. К ночи едва доползал до кровати. Там силы не требовались. На время, пока Соловей был рядом, Елена отказалась от других развлечений.
– Он же услышит! – шипела она, отпрянув на край.
– И что же? – не понимал Георгий. – Пусть слышит. Мы муж и жена, нам положено шуметь по ночам.
– Мы жених и невеста, а он гость, – упрямилась Елена.
То же самое случалось и далеко в лесу, куда хромому Соловью никак не добраться.
– Нет, – твердила Елена. – Только когда он уйдет.
Не высказать, как ждал Георгий этого момента.
Елена, не так давно стеснявшаяся возможных невидимок, с каждым днем вела себя все более открыто и даже, с точки зрения Георгия, вызывающе. Соловей и так раздевал ее взглядом, а она потворствовала, скользкие ситуации возникали по нескольку раз на день. Для нее выздоравливающий чужой мужик был мальчиком или существом без пола, она относилась к раненому по-матерински – кормила, обстирывала, подставляла плечо, если нужно подняться или вернуться на место. Когда едва живого Соловья принесли домой, его пришлось раздеть и отмыть, а после постоянно перевязывать. Георгий смирился – так было надо. Окажись в беде женщина, Елена не возражала бы против его посильной помощи. Наоборот, она бы этого требовала. Человек обязан спасти ближнего, невзирая на пол, возраст и прочие предпочтения, иначе он не человек.
Все правильно. Но раны Соловья затягивались, переломы срастались, походка становилась все более уверенной… а Елена будто не замечала. При этом сама стеснялась подопечного все меньше. Могла зайти в речку в его присутствии, просто подобрав руками низ сарафана. Или в закатных лучах мыть ноги, стоя с западной стороны, когда пронзенная светом одежда обращалась в фикцию. Когда Соловей пел, она ложилась в траву рядом с ним, раскидывала руки и мечтательно глядела на плывущие облака.
Вроде бы все безобидно. Почему же душа не на месте?
– Милый, не будь букой, – говорила Елена, когда Георгий нервничал. – Все хорошо.
Он очень старался не быть букой. С каждым днем это становилось труднее. Елена не возмущалась, когда раненый обнимал ее в ответ на помощь – вроде бы с благодарностью, но шаловливые ручки успевали многое. А однажды Георгий увидел, как она в сумерках возвращалась с купания – одна рука поперечно прикрывала грудь, вторая придерживала прижатое к животу платье. Порыв понятен: зачем надевать, если через пару секунд снова снимать? Но неподалеку лежит и, возможно, не спит посторонний мужчина!
– С ума сошла?! – Георгий втолкнул ее в дом. – А если увидит?
– Он меня уже видел – когда шел по болоту, перед тем как сознание потерять. И ничего. В отличие о тебя, он из ерунды проблемы