Грачевский крокодил. Илья Салов
еще книга спонадобилась!»
– Захар Зотыч! – начинала Анфиса Ивановна: – кучер выходит у меня из повиновения, и потому сейчас же разочти и чтоб его сегодня же здесь не было. Слышишь?
– Слышу.
– Так вот разочти.
– Денег пожалуйте, – ворчит Зотыч.
– Разве в конторе нет?
– Откуда же они будут в конторе-то?
– Сосчитай, сколько ему приходится.
Зотыч развертывал книгу и находил ту страницу, на которой записан кучер Абакум Трофимыч. Он указывал пальцем на, мол, смотри.
– Он сколько получает в месяц?
Зотыч молча указывает.
– А давно он живет?
Зотыч передвигал палец и указывал, сколько лет живет кучер. Оказывалось, что живет он тридцать восемь, лет.
– Сколько же ему приходится? – спрашивала Анфиса Ивановна уже немного потише, и Зотыч снова передвигал палец и указывал на итог.
– Да ты что мне все пальцем-то тычешь?! – вскрикивала Анфиса Ивановна. – Что, у тебя язык, что ли, отвалился, что не можешь мне ответить? Ну, сколько же приходится?
– За вычетом полученных в разное время, кучеру приходится дополучить двести тридцать шесть рублей сорок копеек, – отвечал Зотыч и смотрел на Анфису Ивановну, как будто желая сказать: что, ловко?
– Так в конторе денег нет?
– Нет.
– Ну хорошо, ступай! Я денег найду и тогда пришлю за тобой.
«Ладно», – думает Зотыч, и уходит, и видит, как в сенях кучер Абакум Трофимыч, сидя на каком-то обрубке и ущемив коленками какую-то ступу, преспокойно растирает себе табак и даже не взглянул на проходившего мимо с книгою подмышкой управляющего.
– Но в большинстве случаев кучер беспрекословно закладывал лошадей и отправлялся с барыней по указанным направлениям. Абакум всегда усаживался на козлах как можно покойнее, клал свои локти на колени и почти вовсе не правил лошадьми, отчего очень часто случалось, что, проезжая околицы, тарантас задними колёсами зацеплял за вереи [5] и выворачивал их вон.
– Ты вовсе не смотришь, куда едешь! – вскрикивала, бывало, Анфиса Ивановна.
– Как же я назад-то смотреть могу, – возражал Абакум. – Чудное дело! Точно у меня глаза-то в затылок вставлены.
И начнет, бывало, свой нос, словно трубку, набивать табаком. Очень часто табак этот ветром относило прямо в глаза Анфисе Ивановне, и она говорила:
– Послушай, ты как-нибудь поосторожней нюхай, а то твой табак мне прямо в глаза летит!
– Это ничего! – отвечал кучер: – табак даже нарочно в глаза пускают. От этого зрение прочищается.
После ужина Анфиса Ивановна поспешно отправлялась в спальню, где Домна успела уже приготовить для барыни постель. Помолившись и перекрестив постель, дверь и окна, чтобы никто не влез, Анфиса Ивановна укладывалась и, свернувшись в клубочек, засыпала, а с нею вместе засыпала и вся усадьба. И тогда-то среди этой воцарившейся безмолвной тишины, охватившей всю усадьбу, среди этой темной молчаливой ночи, бережно окутавшей густым покрывалом все окружающее, выходил из своей конуры
Верея – один из столбов, на которые навешиваются створки ворот.