День воина. Историческая фантазия о событиях при селе Шевардино в августе 1812 года. Номен Нескио
его за рукава одежды стараясь задержать,, – Здався тобі цей піп? Повернеться донька. Почудит трохи та й поверне до дому. Змирися. Французи вже поруч. Треба ховатися, як би біди не сталося!
– Так що мені ті французи? Зганьбила мене, сука! – отмахиваясь от них, зло произнёс селянин, – Як в очі дивитися буду своїм селянам? А що скажу панові Ражецкому?
– Так у того пана що Ражецкий синок-то дурачек. Намается дівка з ним, – попробовал возразить лавочник, – Бачив я як-то, тієї барчонок піймав собачку та повісив її за шию. А після, з лука стрілами в неї, вогонь розвів, стрілки палить, так прям в пузо собачці мітить. Про тож йому радості було. Як нутро від сміху не надірвав, так сміявся.
– Так, пан Маницкий. Навіщо доньку на таке обрекаешь? – поддержал товарища второй спутник.
Маницкий что было сил рубанул рукой по воздуху и прорычал, обращаясь к управляющему:
– Тобі яка нужда, що берешся міркувати? Босяцкое поріддя! А бабі і такий піде, чай не в казані варити. Зате гроші хороші і спорідненість. А я вже там розвернуся.
Он поднялся по лестнице и пинком ноги открыл двери. Его спутники последовали за ним, а последний, с опаской оглядев улицу, осторожно прикрыл вход, заперев его на крючок. Громко топая сапогами, пан Маницкий прошёл притвор, с шумом распахнул следующие двери и вновь оказался в главном зале церкви.
– Эй ты! – громко произнёс он, – Поп, выходи!
Он стоял, широко расставив ноги и уперев руки в бока. Из-за широкого пояса виднелась ручка пистолета и кинжал. Его слова эхом поднялись под небольшой свод помещения. Селянин рывком сдёрнул с головы папаху и, потрясая длинным казацким чубом, бросил убор на пол.
– Выходи, собака московская!
Дверь открылась, и показался священник. Он приблизился к троице и спросил:
– От чего же ты кричишь, сын мой? Я здесь и ни от кого не прячусь.
Двое сопровождающих боязливо сняли папахи и поклонились, с опаской посматривая на пана Маницкого.
Увидев батюшку, Маницкий ткнул в него пальцем и спросил:
– Ага-а-а…, вот ты где, опричник! Я пришёл спросить тебя, от чего способил ворогам, да отнял дитё моё от родителя!
Священник приблизился и произнёс:
– Вижу, гнев обуял тебя, сделав слепцом! Я вижу, у тебя оружие, как ты посмел зайти в божий дом при оружии, не будучи воином? Молись, молись и Бог простит тебя! Но прежде я прощу тебя, возьму твои грехи на себя, если выкажешь мне такое намерение! На колени!
Он решительно указал одной рукой на пол, а другой вытянул вперёд массивный железный крест. Лавочник бухнулся в ноги и стал что-то невнятное шептать. От такого неожиданного напора селянин открыл рот. Лицо его было бледным.
Наконец придя в себя, он произнёс:
– Да ты…, ты…! Как посмел так разговаривать со мной, с польским паном?
Маницкий вскинул руку вверх, в которой держал плётку.
– Не сметь! Не сметь! – одёрнул его священник.
– А я посмею, ещё как