В Портофино, и там…. Андрей Виноградов
на лед, в мини-бар. Вот бы все удивились…
Я уже сдулся до размеров гнома, еще больше – до детской игрушки, погремушки, вдохновенно бесчинствующей в моей голове, а сжалиться надо мной некому.
Кошмар: гном по-прежнему жив.
Невежливо тяну за глумливый желтый язык никем невостребованной находки – такой же сухой как мой и такого же цвета. Надоело слепо доверять тесту на «взвешивание-позвякивание», есть масса уловок, спросите на заводских проходных.
Мне не нравится название, придуманное для теста. Если бы не сам его и придумал, то сказал бы матом. Лучше: «Тест взвешиванием на позвякивание». Действительно лучше?
Сухой «зип» поддается с треском электрического разряда. Помните школьные уроки физики и эксперименты с натиранием эбонитовой палочки? У мальчиков всегда получалось сноровистее, в то время как девочки действовали интуитивно, но несмело, не имея ни малейшего представления, сколь бесценный опыт приобретают на будущее. Ихтиандр на этих занятиях всегда краснел. Не от старания, видимо тогда уже знал что-то такое, о чем я еще только догадывался.
Раннее-раннее утро, а я уже дважды вспомнил Ихтиандра. К чему бы? Неспроста. Ну конечно: день рождения Ихтиандра приходится на лето, точная дата давным-давно вылетела из головы и не вернулась, но то что летом – можно не сомневаться. Его родители всегда в этот день приезжали в пионерский лагерь с литровой банкой растявшего в пути мороженного… Мы быстро опустошали посудину – родители именинника торопились назад в город, – споласкивали банку в ручье и неслись, липкие и счастливые, назад на территорию, опережая мух и ос. Позже, в армии, осваивая новый отсчет времени по системе МСДП – «Масло съел – день прошел», двадцать граммов масла давали к завтраку, я вспоминал эти банки с морженным: «Банку съел – год прошел»…
ШУМПОМАТЕРИ
В кино на «Человека Амфибию» мы сорвались сразу после школы вместе с приятелем – Шумом, по матери… Фамилия у нее была Шум, произносить надо было в одно слово – Шумпоматери. Фамилия отца Шумпоматери была труднопроизносимой – Эйзенманц или Эйзенгольц, точно не помню. Помню, под псевдонимом Марат Баюнов он читал на местном радио детские сказки. Наверное хорошо читал, я в это время уже интересовался Дюма и сказки не слушал, отсюда и неопределенность в оценке, а мама слушала Баюнова, когда возилась на кухне, ей нравилось, она звала его Кот Баюн и гордилась личным знакомством, все-таки человек искусства. Это в ее понимании, кроме всего прочего, означало – «необычно мягкий и обходительный». Может быть еще что-то из того-же «плюшевого» словаря. Кот Баюн соответствовал. Как-то он возвращался с утренней вылазки за грибами, по дороге решил и нам занести десяток подосиновиков – на жаркое с картошкой. Дверь открыла бабушка. Зрение у нее было никудышнее, очки, как водится, забыты на тумбочке – без других очков их трудно искать, – и Кота Баюна она не признала. Немудрено: на нем – шапка лыжная, телогрейка, под ней – тельняшка, ниже – сапоги, батфорты резиновые, рыбацкие. Но бабушке хватило и тельняшки, полосы