Голливуд. Чарльз Буковски
большой круг, он вырулил в спальню, захлопнул за собой дверь и затих.
– Мой брат, – сказал Анри-Леон, – неважно себя чувствует. У него неприятности.
Я наполнил стаканы.
Пинчот наклонился ко мне и прошептал:
– Они живут в этом люксе уже несколько дней, едят и пьют и ничего не платят.
– В самом деле?
– Счет оплатил Френсис Форд Лопалла. Он считает Жан-Поля гением.
– «Любовь» и «гений» – самые употребляемые слова, – сказал я.
– Ну что за хреновину ты понес, – сказала Сара, – ты брось эту хреновину вонючую.
На этих словах выплыл из своего угла Джон-Люк Модар и подошел к нам.
– Налей-ка и мне этого дерьмеца, – попросил он.
Я налил ему бокал до краев. Джон-Люк выдул его одним махом. Я налил еще.
– Я читал вашу фигню, – сказал он. – Она замечательна своей простотой. У вас мозговой травмы не было?
– Может, и была. В тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году из меня вытекла почти вся кровь. Я двое суток провалялся в подвале больницы для бедных, пока на меня не наткнулся какой-то сумасшедший ординатор, у которого сохранились остатки совести. Я тогда понес значительные потери, и, наверное, не только физические, но и умственные.
– Это одна из его любимых баек, – вмешалась Сара. – Хоть я его и обожаю, но когда столько раз выслушиваешь одно и то же…
– Я тоже обожаю тебя, Сара, но когда рассказываешь одну и ту же историю множество раз, она делается все больше похожей на правду.
– Ну ладно, пупсик, извини, – сказала Сара.
– Послушайте, – начал Джон-Люк, – напишите-ка титры к моему новому фильму. И еще мне хочется вставить в него эпизод по одному из ваших рассказов, где один парень получает временную работу в какой-то конторе, отвечает там на звонки, такая вот мура. Согласны?
– Согласен, – ответил я.
Мы уселись в кресла и начали пить как следует. А Джон-Люк начал говорить. Он говорил и говорил, глядя только на меня. Сперва я чувствовал себя польщенным, но потом мне надоело.
Джон-Люк говорил без остановки. Он изображал гения и вошел во вкус. Может, он и был гением. Мне-то что. Но я сыт гениями по горло еще со школьной скамьи. Шекспир, Толстой, Ибсен, Дж. Б. Шоу, Чехов и прочие зануды. Ну, эти еще ладно, а были и похуже: Марк Твен, Готторн, сестры Бронте, Драйзер, Синклер Льюис, прямо спасу от них не было, обложили кругом, ни охнуть ни вздохнуть без их наставлений, они и мертвого подняли бы.
А Джон-Люк все говорил. Больше я ничего не помню. Только то, что время от времени дражайшая Сара приговаривала: «Хэнк, не пей много. Осади малость. Ты же помрешь к утру».
А Джон-Люк все крутил свою шарманку.
Я давно перестал вникать в его слова. Видел только шевелящиеся губы. Он не вызывал раздражения, он был вполне приятным человеком. Разве что неважно выбритым. Но мы пребывали в дивном отеле «Беверли-Хиллз», где ходят по павлинам. В волшебном мире. Мне тут нравилось – я в жизни ничего такого не видал. Совершенно бессмысленный, совершенно безопасный мир.
Вино лилось, Джон-Люк говорил.
Я потихоньку отключился. Когда