Мое частное бессмертие. Борис Клетинин
швейной фабрики. Как свинья в грязи.
Инвалиды, цыгане – и те уходили от чёрных будок, проклиная погоду.
Плача, я поднялась в трамвай. К чему теперь экономить.
Среди пассажиров я узнала Хволу Москович, мою младшую тётку из Садово. В гимназической форме школы Дадиани.
Я не была удивлена, хотя мы не виделись с детства. Дело в том, что я ехала в трамвае в 3-й раз в жизни, и трамвай породил Хволу, как одна ненормальность порождает другую. Зато я мигом вспомнила обиду детства: жоржетовое платье, и то, как Хвола увидела меня в одном белье.
Но в трамвае она кинулась ко мне как родная.
Через полчаса мы были в её комнате на Carol Schmidt Str. с новыми обоями и пляшущим горячим газом под котлом.
Я провела там четверо суток, первые из которых проспала как медведь.
После сидячей ванны подушечки моих пальцев стали промято-розовые, нежно-надутые.
И такое же покойное, крахмально-рассыпчатое солнце разлилось по Carol Schmidt Str.
Ледяной шторм выдохся.
За приоткрытыми ставнями солнце проминало пальцы на сугробах.
А потом Хвола повела меня в «Orpheus» – на новый фильм G(reta) G(arbo).
В зале погасили свет.
Фильм, как яичница, заплясал на экране.
Я сидела, не поднимая глаз. Уверена, я больше не похожа на GG – после этой мучительной зимы в медицинской школе.
GG появилась только на 9-й минуте! В гладком сером платье, с высветленным воротником под горло!
И что же!
Хвола сразу стала вертеть головой – с экрана на меня, с меня на экран. Как переливают кипяток из стакана в стакан – пока не остынет – вот так она сверяла меня с экраном. А потом как засмеётся от восторга!!!
Злопамятная, как тысяча старух, я вмиг простила ей все обиды.
Моя главная обида случилась в детстве, когда меня доставили в Садово на каникулы. В Садово жил Москович Ревн-Леви, мамин брат. Он построил гостиницу с рестораном. К нему стали ходить румыны-пограничники, он разбогател и отдалился от нас.
Но это потом, а пока нас на всякое лето доставляли в Садово: Шурку и меня. Но Шурка не умеет себя вести. Он играл там в банки и пробил окно в зимней кухне. И ещё он плохо влиял на Еву-Мушку, Хволину младшую сестру: вдвоём они варили свинцовые битки на костре и швыряли куда попало. И ещё он дразнил Хволу «Хвола-страхопола», чем доводил её до слёз. Поэтому Шурку перестали там принимать…
А потом и я вылетела оттуда – после случая с жоржетовым платьем.
Вот как это было.
Из-за непогоды мы приехали в 10 ночи, но Хвола не спала и, утащив меня к себе, усадила перед ширмой. У неё был целый гардероб нарядов. Делая мне представление, она с театральным видом пропадала в ширме и выходила всякий раз в чём-то другом, новом.
Я с послушным интересом рассматривала её, пока она не вышла в платье из жоржета.
Кажется, я перестала дышать – от одного вида этого платья.
– Хочешь примерить? – спросила она.
Она была крупная девочка, настоящий кабанчик, но на мне лучше сидело.
– Снимай, снимай! – заторопилась она.
Я стала стягивать платье через голову, заколки полетели