Крысиный король. Дмитрий Стахов
и сам город были заняты Красной армией, – то посланное мной письмо вернулось с отметкой «Адресат выбыл». У меня даже появилась идея отправиться в советское посольство и попробовать сделать запрос. Когда я сказала об этом Пьеру, он пожал плечами. Это могло означать и «попробуй» и «не стоит», но, когда я стала просить все-таки высказать свое мнение, он скривился и сказал, что Советы, особенно после нападения на Финляндию, окончательно стали нашим врагом. – Ты что, уже забыла, что они сделали с твоей Польшей? – сказал он.
– С чего ты взял, милый, что Польша – моя?
– Хорошо, Польша – не твоя, но их усатый когда-нибудь дотанцуется с фюрером, оба они омерзительны, но мне – и это главное, – не хотелось бы, чтобы в эти дни мою жену видели входящей в советское посольство.
Утром Пьер сказал, что он вместе с друзьями, в складчину, снял дом, двести пятьдесят километров на юг: когда все побегут из Парижа, у нас будет где укрыться.
– Кто побежит, Пьер? Куда? Почему?
– Побегут парижане. Побегут куда глаза глядят. Побегут потому, что боши обойдут эту дурацкую линию Мажино и наложат нам по первое число…
– Что ты говоришь!
– Их ничто не остановит!
Прошло несколько месяцев, Советы успели положить в войне с Финляндией несколько сотен тысяч своих солдат и взамен получили несколько камней в Карелии, а пророчество Пьера сбылось: десятого мая я прочитала в утренней газете, что надежда на линию Мажино действительно оказалась такой же дутой, как и все прочие надежды. Пьер ушел очень рано, у него ставился какой-то опыт в лаборатории. Я позвонила ему и сказала, что собираюсь идти в комиссариат за пропуском.
– За каким пропуском?
– За пропуском для иностранцев. Пожалуйста, приезжай поскорее домой, нам надо собраться. Мы уезжаем.
– Куда? Зачем?
– Пьер! Очнись! В тот дом, что ты снял с друзьями!
– А! Да-да!
В комиссариате творилось нечто невообразимое. Почему-то к нужному мне окошку старались пробиться в большинстве своем русские эмигранты. Они смотрели на меня несколько удивленно, причем их удивление еще более возросло, когда я попыталась заговорить по-русски с одной высокой, с пепельно-серыми волосами дамой. Она или плохо поняла мои слова, или не хотела их понимать, спросила, откуда я вывезла такой чудовищный акцент; услышав, что из Виленского края, подняла тонкие выщипанные брови еще выше и больше вопросов не задавала.
Пьер вернулся поздно, сначала сказал, что ему необходимо кое- что закончить в лаборатории, потом и вовсе заявил, что должен остаться.
– Должен? И больше ничего не скажешь?
– Нет. Завтра за тобой и Розой заедут мои друзья.
– Ты понимаешь, что у меня с моими документами, с моей фамилией могут возникнуть проблемы?
– Только не говори, что мне надо было давно развестись, жениться на тебе и дать тебе свою фамилию!
– Нет, я это скажу, Пьер! Тебе надо было это сделать. Ты этого