Девушка в лабиринте. Донато Карризи
все придет в норму, обещаю. – Мужчина так и сидел рядом с постелью, он не торопился, давал ей время привыкнуть к мысли, что она уже не тринадцатилетняя девочка. – Лечение дает результат, твой организм очищается от наркотика, которым тебя опаивали. Память возвращается.
Она перевела взгляд на капельницу, прикрепленную к руке. В жидкости, которая просачивалась в кровь, содержались ответы, фотограммы долгого-долгого кошмара.
Не знаю, хочу ли я вспоминать.
Доктор Грин, казалось, возлагал на нее большие надежды. Она вдруг осознала, что – странное дело – ей не хочется разочаровать его. Добрый ли это знак? В конце концов, они едва знакомы. Но нет, все хорошо. Ведь каждый раз, когда он повторял, что Саманта должна ему довериться, она полагалась на него чуть больше.
– Хорошо, – сказала она.
Грин казался довольным.
– Будем действовать постепенно, – начал он. – Человеческая память – своеобразный механизм. Она не похожа на этот магнитофон, недостаточно прокрутить ленту назад, чтобы еще раз прослушать запись. Более того: воспоминания часто накладываются одно на другое, смешиваются. Запись может оказаться неполной, в ней могут встретиться дыры, изъяны: сознание чинит их на свой лад, ставя заплатки, которые в действительности являются ложными воспоминаниями и могут все запутать. Поэтому нужно следовать некоторым правилам, чтобы отличить подлинное от ложного. Пока все понятно?
Она кивнула.
Грин выждал несколько секунд, потом продолжил:
– Теперь, Сэм, я хочу, чтобы ты вместе со мной вернулась в лабиринт.
Просьба привела ее в ужас. Она не хотела возвращаться туда. Нет, никогда. Она хотела оставаться в этой удобной постели, среди звуков наполненного движением мира, который простирался за дверью ее палаты: больничные шумы, приглушенные голоса. Умоляю, не возвращай меня в безмолвие.
– Не волнуйся, на этот раз с тобой буду я, – заверил доктор.
– Хорошо… Пойдемте.
– Начнем с чего-нибудь простого… Я хочу, чтобы ты припомнила, какого цвета были стены.
Саманта закрыла глаза.
– Серые, – произнесла она без колебания. – Стены в лабиринте серые. – Картинка быстро промелькнула у нее перед глазами.
– Серые – какие? Светлые, темные? Гладкие или, скажем, в трещинах или в пятнах сырости?
– Везде одинаковые. Гладкие стены. – Ей показалось, будто она этих стен коснулась. На мгновение открыв глаза, заметила, как доктор Грин что-то записывает в блокнот. Его присутствие ободряло. Так же как и белоснежные стены больничной палаты, чуть подкрашенные синим неоновым светом, похожие на дно океана.
– Скажи мне, слышала ли ты какие-нибудь звуки?
Она покачала головой:
– Звуки не могут проникнуть в лабиринт.
– Чувствовала ли ты какие-то запахи?
Она попыталась поточней определить ощущения, молниеносно приходившие на память неизвестно откуда.
– Земля… Пахнет сырой землей. Еще плесень… – Она сопоставила сказанное: