Минуты будничного несчастья. Франческо Пикколо
так что нам приходится загораживать его собой, думая при этом, что мы были бы рады, если бы кто-нибудь хорошенько его поколотил. Когда дочке удается преодолеть живую преграду, японец, чувствуя, что дело плохо, становится в боевую стойку и с криком «Кия!» идет в контрнаступление, нанося ей один за другим болезненные удары, и она заливается горючими слезами, а японец говорит, что он не виноват, что она начала первая. И нельзя сказать, что он не прав.
В конце концов мы все трое прощаем японца, чтобы не озлоблять его лишними упреками. По субботам и воскресеньям мы стараемся занять японца, водя его в парк, где ему доступна уйма развлечений: он может, пренебрегая опасностью, лазать, пока не надоест, по деревьям, карабкаясь с ветки на ветку, с бешеной скоростью бегать вверх-вниз по крутой деревянной горке, может ни с того ни с сего давать кулаком под дых кому-то из сверстников, скидывать малышей с качелей, чтобы тут же броситься наутек, может давить улиток и все это время обливаться темно-коричневым или черным потом.
Безусловно, лучшее для нас время с тех пор, как в доме появился японец, – утро понедельника. Открыв в понедельник утром глаза, мы с женой смотрим в постели друг на друга и блаженно улыбаемся. И даже если за дверью слышится приближающийся топот японца, нам все равно. Все равно потому, что в понедельник утром происходит запуск японца на детсадовскую орбиту.
Если в остальные будние дни мы с женой изо всех сил стараемся переложить друг на друга обязанность провожать японца в сад, то в понедельник отчаянно боремся за право быть его провожатым. Что касается меня, я в таких случаях готов на любой бартер, и переговоры идут весело благодаря неизменной утренней эйфории в первый день недели, когда мы кажемся очень даже счастливой парой.
После двух дней с японцем на голове мне не терпится во что бы то ни стало самому отвезти его в детский сад. Я сажаю его на мотороллер и полным ходом мчусь к саду. В отличие от других дней, когда я считаю нужным отвести его внутрь, чтобы для собственного спокойствия передать с рук на руки воспитательнице, утром в понедельник, сытый по горло мучительными выходными, я делаю то, что может показаться ужасным лишь человеку, не представляющему себе, что значит провести два дня с японцем: подъезжая к детскому саду, заранее сбрасываю скорость и, остановившись у ворот на секунду, которой достаточно, чтобы опустить ноги на землю, хватаю японца и вталкиваю во двор. Воспитательницы успели к этому привыкнуть и ждут меня, чтобы принять его раньше, чем он упадет, споткнувшись (на всякий случай я не снимаю с него шлема).
После этого я даю газ и устремляюсь навстречу жизни, работе, любому делу, к которому японец не имеет ни малейшего касательства.
Дома, стараясь отвлечься от мыслей о японце, я любуюсь дочкой. Ей с трудом и не сразу удалось привыкнуть к присутствию японца, но в любом случае, по-моему, она переносит его присутствие более стойко, нежели мы. Она терпеливее нас, и если он ее раздражает, не только не канючит, но, умея постоять за себя, сама выясняет отношения