Теория поцелуя. Лена Сокол
спровоцировать их конец…
Мой пульс ускорился.
– Неожиданный поцелуй всегда застает врасплох – это раз. – Я загнул один палец. – Он запоминается навсегда – это два. – Загнул второй. – После него шанс на второй поцелуй всегда возрастает. Логично?
– Ну…
– А еще поцелуй передает вкусы, запахи, звуки и тактильные сигналы, которые влияют на восприятие друг друга и на то, захотят ли они поцеловаться снова. Мне просто нужно дать ей активный, решительный сигнал, сечешь? Тем более что для женщин поцелуи важнее, чем для мужчин. Особенно в романтических отношениях, особенно перед… сексом.
– Вау! – Майкин вытаращил на меня глаза. – Это прозвучало самонадеянно, но мне нравится.
Мои щеки моментально вспыхнули.
– Это просто научные факты. Я как следует изучил вопрос, знаешь ли.
– Нет, все верно, – заверил он, – надо ставить высокие цели.
– Да я вообще не об этом! – простонал я.
– Цыц! – прошипела Савина и буквально опалила нас гневным взглядом.
Мы тут же замолчали.
– Хорошо, – помолчав, прошептал Майкин, – мне нравится твоя идея. Мы подкараулим Гаевскую, нападем, свяжем, и ты сможешь ее поцеловать. Так нормально?
– Не-е-ет, – выдохнул я, – она должна поцеловать меня добровольно.
– Но неожиданно? О’кей, – хмыкнул он. – Что может быть проще? – Антоха прикусил губу. – И все же я вынужден настаивать: тебе нужно потренироваться.
– Только не предлагай мне целовать другую девушку! Я не хочу.
– Тогда… тренируйся на помидорах! – Друг едва сдерживался от смеха. – И обязательно сохраняй воздержание, чтобы в самый ответственный момент твоя слюна была высочайшей концентрации и сообщила о тебе как можно больше информации.
Он почти беззвучно заржал.
– Звучит мерзко, – поморщился я, пихая его локтем.
– Еще бы! Ты знаешь, сколько микробов в слюне?
Я кивнул.
– Двести семьдесят восемь видов бактерий передается во время поцелуя.
– Сколько?! – Антон округлил глаза.
– Двести семьдесят восемь, – пришлось повторить мне.
Майкин снова боязливо покосился на Савину.
– Но девяносто пять процентов из них совершенно не опасны, – заверил я, улыбаясь.
8
Наш дом изменился до неузнаваемости. И дело было даже не в том, что мама поменяла картины на стенах, мебель и другие предметы интерьера, а в том, что исчез привычный уют. Пропал запах выпечки, шум телевизора, смех домочадцев.
Из помещения словно исчезла жизнь. Остались лишь большие окна и вымытый до скрипа холодный каменный пол, укрытый старинным ковром с восточным орнаментом – у него в отличие от безликой мебели наверняка была богатая биография, но к истории этого дома он не имел никакого отношения. Все здесь теперь было чужим и новым, как и я сама.
– Мам! – тихо позвала я.
Приглушенные голоса доносились откуда-то с летней кухни.
С тех пор как ушел отец, мама прошла