Огнепад: Ложная слепота. Зеро. Боги насекомых. Полковник. Эхопраксия. Питер Уоттс
Судя по виду, основным материалом служило плотное слоеное «тесто» из углеродного волокна. Местами в зазор между слоями едва можно было просунуть палец, а в некоторые щели удалось бы пропихнуть труп.
– Дамы и господа, – вполголоса произнес Шпиндель. – Кушать подано – чертова пахлава.
Я был готов поклясться, что заметил какое-то очень и очень знакомое движение. Камера сдохла.
Роршах
Матери любят своих детей больше, чем отцы, так как они более уверены в том, что это именно их дети.
Попрощаться с отцом я не смог; даже не знаю, где он был в то время.
Прощаться с Хелен я не хотел, не желал туда возвращаться. Только проблема была в том, что теперь я мог вообще никуда не ехать: на планете не осталось места, где бы Гора ни взяла и ни пришла к Магомету. Небеса были лишь очередным районом глобальной деревни, и та не оставляла мне выбора.
Я связался с матерью прямо из своей квартиры. Новые имплантаты – заточенные под экспедиционные нужды и всего неделю назад вставленные под череп – навели мост в ноосферу и постучались во врата рая. Некий ручной призрак, столь же бесплотный, как Петр-ключник, хотя более правдоподобный, принял записку и умчался.
Меня пустили внутрь.
Ни передней, ни комнаты свиданий: Небеса не предназначались для досужих зевак; любой рай, в котором бы себя уютно чувствовали скованные плотью, оказался бы нестерпимо прозаичен для бестелесных душ. Гость и хозяин могли видеть совершенно разные обстановки. Если бы я захотел, то мог бы снять с полки любой стандартный пейзаж и обставить это место, как мне заблагорассудится. Сами взошедшие, конечно, не поддавались изменению. Хотя одно из преимуществ посмертия – возможность самому выбирать себе лица.
То, чем предстала моя мать, лица не имело. И черта с два, я стану прятаться перед ней за какой-то маской.
– Привет, Хелен.
– Сири! Какой чудесный сюрприз!
Она была абстракцией абстракции: нереальным пересечением десятков ярких стекол, словно засветился изнутри и ожил рассыпавшийся витраж. Она кружилась передо мной, как стая рыбок. Ее мир был отдаленным эхом телесного существования Хелен: огоньки, острые углы и трехмерные эшеровские парадоксы, громоздившиеся сияющими тучами. И все же почему-то я узнал бы ее в каком угодно виде. Небеса – это сон: только проснувшись, понимаешь, что люди, которых ты там видел, совсем не похожи на тех, с кем ты сталкивался в реальной жизни.
В сенсорном поле я нашел лишь один знакомый ориентир – рукотворный рай моей матери пропах корицей.
Я смотрел на сияющую аватару и представлял себе тело, отмокающее в чане с питательным раствором глубоко под землей.
– Как поживаешь?
– Прекрасно… Прекрасно! Конечно, не сразу привыкаешь к тому, что твой разум принадлежит не тебе одной. (Рай не только питал мозги своих обитателей, но и кормился ими – использовал резервные мощности незадействованных синапсов, поддерживая собственную инфраструктуру.) Тебе обязательно надо сюда перебраться, и чем быстрее, тем лучше. Ты не захочешь