Собрание сочинений в 20 т. Том 14. Тайна трёх. Дмитрий Сергеевич Мережковский
ветер потопный, свистит в щели тростниковой хижины, первобытного жилища сенаарского:
«Хижина, хижина! Стена, стена!
Слушай, хижина! Внемли, стена!
Человек из Шуриппака, сын Убара-Туту,
Сломай свой дом, построй ковчег,
Презри богатство, жизни взыщи,
Все потеряй, душу спаси!» (Gilgamesch, XI, 21–27)
И строение ковчега повторяется в обоих сказаниях, библейском и вавилонском, до мельчайших подробностей – до «горной смолы», chemar, которой осмолены оба ковчега (Gilg., XI, 66–70. – Быт. VI, 14).
Но изображение самого потопа в вавилонской клинописи живее, подлиннее, чем в Бытии, как будто здесь говорит слышавший, а там – видевший.
Только что в небе утро забрезжило,
Черная туча из-за неба выползла;
Бог Адад внутри загремел,
Полетели вперед боги-вестники,
Над горами, над долами.
Колья причалов рвет Иррагал из земли,
Рушит плотины Нимурта неистовый.
Ануннаки-диаволы подняли факелы,
Облистали землю страшными блесками.
Ярость Ададова вздыбилась до неба,
Свет дневной обратила во тьму
И разбила землю, как сосуд горшечника. —
Дул, не слабея, весь день ветер полуденный,
Выл и ревел, гнал воды на горы;
Как полки, на людей волны падают.
Люди друг друга не видят во тьме,
Небо не видит земли погибающей. —
Устрашилися боги смерча потопного,
Побежали, взлезли на небо, к Ану Отцу,
И прижались к стене, прикурнули, как псы.
Закричала Иштарь, как роженица,
Завопила царица богов благовещая:
«В перст земную отыдет род человеческий!
Зло повелела я в сонме богов,
Истребленье людей моих лютое:
Я сама родила их, Матерь единая;
Ныне же люди, как рыбья икра, воды наполнили!»
Плачут боги, плачут бесы с богиней Иштар,
Воют, согнувшись, сидя на корточках…
«Семь дней продолжалась буря потопа, а на седьмой утихла», – повествует Атрахазис:
Взглянул я на небо, и вот, тишина;
Весь же род человеческий в перст отошел,
И гладка поверхность вод, как крыша гладкая. —
Люк я открыл, свет упал на лицо мое;
Сел я, поник и заплакал,
Слезы текли по щекам моим…
В Божественной Книге ничего нет равного этим слезам человеческим.
Когда ковчег остановился на горе Низир (Nisir), Атрахазис выпускает по очереди голубя, ласточку и ворона, чтобы узнать, сошла ли вода с земли. Голубь и ласточка вернулись в ковчег, «не найдя места покоя для ног своих» (Быт. VIII, 9).
Ворон полетел, место нашел,
Сел – клюет, каркает – не возвращается.
Тогда Атрахазис выходит из ковчега и приносит на горе жертву богам:
Сладостный запах учуяли боги
И слетелись на жертву, как мухи.
Бог Эа благословляет