Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972. Антология

      I.

      Венеция! Венеция! Нестройный, длинный ряд

      Надежд забытых, образов уснувших,

      Тревог и снов из дней давно минувших

      В моей душе проснулись властно, внятно говорят.

      Царица вод морских, моя единая любовь,

      Прекрасная, таинственная сказка, —

      Венеция, Венеция, ты мне смеешься вновь,

      Меня, как встарь, чарует твоя ласка.

      Лагуны, гондолы, из мрамора дворцы,

      Окаменевшие страницы древней жизни,

      Статуи, фрески. Смотрят с стен борцы,

      Всю жизнь отдавшие отчизне.

      Венеция любимая. Блеск солнца, звонкий шум —

      Прибой Адриатического моря

      В его безмерно-роковом просторе…

      А в сердце грусть от несказанных дум

      И жажда жить, и страх, и горе.

      II.

      Гондолы без шума, как большие птицы,

      По воде уснувшей медленно скользят.

      Догорают ярко быстрые зарницы,

      И заката краски пламенно горят.

      Умирает день невыносимо-знойный.

      Колокольня Марка скрылась за углом.

      В одеяньи белом, загорелый, стройный

      Гондольер лениво шевелит веслом.

      Тянутся палаццо в мраморных одеждах —

      Лепестки живые ярких прошлых дней.

      Ближе ночи трепет… День смежает вежды.

      Засверкало небо россыпью огней.

      Как возможно счастье, как далеки муки.

      Грезится, что жизни новый путь начат.

      Тишину ночную разбудили звуки;

      Робко баркароллы нежные звучат.

      Заповедных мыслей веют вереницы.

      Сердца струны нежно, ласково дрожат,

      Гондолы без шума, как большие птицы,

      По воде спокойно, медленно скользят.

      Во дворце, где суровые дожи

      Размышляли над сонной водой,

      На посланника странно похожий

      Антиквар поселился седой.

      Сняли пыль. Многолетние щели

      Заложили. Воскресло стекло,

      И фарфором столы запестрели,

      И хрустальные люстры запели

      Переливчато и светло.

      И пришел покупатель, неистов,

      Беспорядочен, жаден и скор,

      И тяжелая поступь туристов

      Омрачила сиреневый двор.

      И, единственно, луч над камином,

      Где румяный огонь не трещит,

      Озаривший подсвечник с дельфином,

      Кружева, полумаску, плащи, —

      Только луч показался старинным,

      Бледный луч из небесной пращи.