Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972. Антология
учителя составляют всего 23 %. Больше группа учителей средних учебных заведений – 30 %. Меньше всего учащихся: студентов и курсисток; их только 15 %. Правда, самую значительную группу – по данным римских руководителей составляют «остальные»: 32 %. Среди «остальных» при более детальной разработке статистических данных могло бы оказаться несколько самостоятельных групп, и тогда учительские группы выдвинулись бы на первое место. Однако народные учителя все же составляют только неполную четверть общего числа экскурсантов, и первоначальная цель всей организации достигается таким образом лишь в незначительной степени[144].
10
Итак, паспорт получен, австрийская виза проставлена, аккредитив приготовлен, разговорник запасен. Приобретен билет. Сдан багаж (пассажирам первых двух классов никогда не приходилось притрагиваться к собственным чемоданам: все делали носильщики). Путешествующие входят в вагон и занимают места по указанию кондуктора. Звенит звонок, возвещающий об отправлении (то, что на европейских дорогах звонков в обиходе не было, не раз приводило к досадным недоразумениям, о чем регулярно предупреждают путеводители). Здесь, как и в других местах, где это возможно, при описании общих переживаний мы по-толстовски будем использовать свидетельства юных, в данном случае – семнадцатилетней М. А. Пожаровой, будущей (а отчасти уже и сущей) писательницы, которая в сопровождении матери 22 сентября 1902 года села в варшавский состав.
Поезд тронулся. На душе какое-то недоумение, какая-то оцепенелая грусть после прощания с сестрами, с няней и с дорогим моим зайкой. Родные лица, родные места – все остается позади; чувствуешь, что бросаешься в глубину неизведанного, отдаешься какому-то огромному, новому течению. Мерный и убаюкивающий шум поезда врывается в шумную тишину ночи. В окне клубится мгла, прорезаемая огненными линиями искр, дождем летящих от локомотива и описывающих ослепительно яркие ломаные зигзаги. Точно красный сверкающий узор, рассыпанный по черному бархату.
Я уступаю толстой даме свое место на диване и влезаю спать наверх. Мягко, покойно; стук колес и мерное покачивание вагона как будто подзывают сон: иди, успокой, обласкай, а мы споем колыбельную песню усталой голове и тревожному сердцу. Но мысли бродят, обгоняют друг друга и испуганные думы раскрывают пытливые глаза на безответное будущее. Сна нет, какое-то смутное томление.
Целый день в вагоне. Скучные разговоры соседок. Я то сплю, то ласкаюсь к маме, то смотрю в окно. Больше всего меня занимают разлетающиеся искры и клубы дыма от поезда. <…>.
В 10 ч. вечера мы в Варшаве и едем в фиакре на Венский вокзал. Усталый ум едва воспринимает впечатления. Я вижу довольно красивый город, но приглядываться к нему не в силах. Там и сям на панелях свет фонаря озаряет пикантную фигуру варшавянки, выставляющей напоказ изящно обутые ножки из-под кокетливо поднятой юбки.
В 12-том часу отходит поезд в Вену, а в 6 ч. утра пересадка. Затем границы и австрийская таможня
К. В. <Осоргин М. О.> Русские экскурсанты в Италии. C. 5.