Вынужденный альянс. Советско-балтийские отношения и международный кризис 1939–1940. Сборник документов. Отсутствует
type="note">[98]. Схожей точки зрения придерживается и Е.Ю. Зубкова: «После того, как Германия захватила Норвегию и Данию и взялась за Францию, Сталин решил, что пришла пора действовать. С учетом изменившегося баланса сил в пользу Германии договоры о взаимопомощи с балтийскими странами казались слишком ненадежной гарантией, чтобы обеспечить военно-стратегические интересы СССР в Прибалтике, на самой границе с Восточной Пруссией»[99].
Размышления историков совпадают с оценками современников тех событий. Примерно за две недели до предъявления Москвой ультиматума Каунасу начальник восточноевропейского департамента МИД Великобритании У. Стрэнг дал следующую оценку происходящего: «Русские, кажется, дрожа от страха вследствие неожиданного для них успеха немцев, уже исподволь, видимо, начинают придираться к прибалтийским государствам, на этот раз начиная с Литвы, чтобы при необходимости свойственными большевикам методами можно было бы оправдать эвентуальную оккупацию Прибалтики, исходя из параллели – если бы англичане раньше оккупировали Голландию и Бельгию, а также Норвегию и Данию, им легче было бы бороться с Германией, будучи ближе к ее границам, чем теперь»[100]. Эта оценка британского дипломата практически дословно совпадает с позднейшей оценкой литовского военного атташе в Германии полковника К. Гринюса, писавшего: «Со стратегической точки зрения намерения Москвы [в Прибалтике] были ясны: когда Франция рухнула, русские поспешили, пока еще не поздно, продвинуть свой передовой плацдарм как можно дальше на Запад, тем самым увеличить пространство своей стратегической безопасности (в оборонительном варианте)»[101]. С успехами Германии в войне на Западе связывал советские действия и посол Литвы в Москве Л. Наткявичюс: «в связи с немецкими успехами русские нервничают» (док. № 103).
Аналогичное объяснение действий Москвы было дано также наркомом иностранных дел СССР В.М. Молотовым на встрече с членом «народного» правительства Литвы министром иностранных дел В. Креве-Мицкявичюсом 30 июня 1940 г. Молотов объяснил ультиматум 14 июня 1940 г. тем, что «Сметона обращался к немецкому правительству, чтобы то ввело в Литву немецкую армию… Поэтому советское правительство было вынуждено предпринять соответствующие шаги, поскольку не хотело повторить ошибок французов, не пожелавших в свое время оккупировать Бельгию. Если бы французы сделали это, сила всей немецко-французской кампании была бы совершенно другая»[102].
Однако наиболее четкое объяснение советской политики в Прибалтике летом 1940 г. было дано не привыкшими к осторожности дипломатами и даже не военными, а чекистом – первым заместителем наркома НКВД СССР В.Н. Меркуловым. В частной беседе с главой компартии Литвы А. Снечкусом Меркулов объяснил: «Сталин рассматривает балтийские государства как трамплин, который нужен немецким стратегам для прорыва на Ленинград, захвата этого города, соединения с финнами… Если в балтийских государствах будут даже дружественные
Памятная записка советника посольства Литвы в Лондоне Г. Рабинавичюса о беседе с ответственным работником Форин Офис У. Стрэнгом, 3 июня 1940 г. // СССР и Литва… T. 1. С. 538–539.
Памятная записка литовского военного атташе в Германии К. Гринюса (без даты, на литовском языке) // Lietuvos Respublikos užsienio politika. Dokumentai, 1939–1940 / Red. T. Remeilcis. Vilnius, 2009. T. 2. P. 278.