Далёкие туманы вечности. Лёсик и Гриня. Книга 3. Марина Важова
не оставляли наутро и следа.
Новый год провели чинно, по-семейному, разошлись рано, и Стас улёгся помечтать, вспоминая вечерний разговор с Аи – ей впервые Жаконя позволил недолго поговорить по телефону. Но тут в спальню неслышно проникла Жанна и, как мелкий грызун, забравшийся под одеяло, принялась щекотно покусывать ногти на его ногах, да так и двигалась, урча и кусаясь, и блаженно завыла, вынырнув возле самого лица, вся красная, с мокрым ртом, зажмуренными глазами…
Следующий месяц прошёл под знаком прилив-отлив. Жанна была то спокойно-равнодушна к нему, то временами, будто что-то вспомнив, начинала вдруг рассматривать его руку, ощупывать пальцы, гладить ногти, и Стас уже знал, чем это закончится. Он ничему не противился и ни о чём не сожалел. Рассчитал всё наперёд и милостиво позволял этой взбалмошной гурии делать всё, что ей заблагорассудится.
Только один раз он взял инициативу в свои руки и выправил себе и Жанне французские визы. Они как будто вернулись в прошлое, и в поисках былого счастья слетали в Париж, нашли ту самую гостиницу и прожили там неделю. Ходили по старым улочкам, даже школу навестили, но там уже всё изменилось, перестроилось, и с некоторой обидой на время и вещи они вернулись домой…
И тут немедленно позвонил Жека, сообщив, что через десять дней «готов показать своё произведение». До этого Стас ни разу не посетил секретную клинику. Таково было условие Жакони: «Дураку полработы не показывают», – предупредил он с самого начала. Не раньше, чем через три месяца». Всё это время Стас лишь изредка – по звонку Жакони и с предупреждением накануне – разговаривал с Аи, но, видимо, она имела особые инструкции и ни словом не обмолвилась о деле. И это было очень кстати, потому что в тот момент он проживал одну из своих прошлых жизней с возвращённым на время трепетным подарком.
Такая у него судьба – жить в прошлом, жить прошлым. Как будто реальность – ненадёжный мостик в будущее, сплошь затянутое, как северное небо, пеленой облаков, по которым угрожающе мелькают невнятные тени. Как бы он ни старался почувствовать настоящее, для полноты ощущений не хватало остроты, как человеку за трапезой, лишённому нюха. Привычка «досаливать и подперчивать» прилипла к нему намертво, и мало что могло его взбодрить в сегодняшнем дне, не пропитанном запахами и звуками ушедшей жизни…
Трещина
Стас ехал в финскую клинику забирать Аи, Анну-Жанну. Месяц-другой ей придётся пожить в гостинице, пока всё окончательно не заживёт. А потом… Он уже и сам не знал, что будет потом, но не слишком беспокоился об этом. Для себя он давно вывел формулу, что никакая работа не пропадает даром. Тем более, что трещины уже наметились. Тембр голоса, порывистые движения, взгляды Жанны – с прищуром, из-за плеча – всё предвещало очередной срыв. Чуткими рецепторами, настроенными на былой опыт, Стас отмечал изменения, и это ожидание катастрофы роднило их больше, чем былая