Бог почти есть. Евгений Стаховский
мои. Считай их историческим документом. Или уликой.
– «Здравствуй, дорогая Луми…», – начал я.
Гунун вырвал у меня листок.
– Читай следующее.
– «Дорогая Луми, здравствуй, как я рада…»
– Бери ещё одно.
– «Здравствуй, дорогая Луми…», – теперь я осёкся сам. – Они все начинаются одинаково.
– Не то, что бы одинаково, но, думаю, не нужно вскрывать их заново, чтобы понять, что все они адресованы моей собаке. И эти книги – ты был в моей комнате с книгами? Видел эти полки?
– Да, – ответил я. – Получилась весьма достойная коллекция.
– Это не коллекция, – возразил Гунун. Иногда в его голосе проскакивали резкие нотки, хотя внешне он оставался совершенно спокойным. В этом наивном противоречии я склонялся к его миролюбивой стороне.
– Это не коллекция, – повторил он. – Я никогда не любил книги про собак. Зачем мне чужие истории, если у меня есть своя собака, полная историй?
Я кивнул. В этом был некий смысл.
– Вообще, я думал, ты тоже мне что-нибудь пришлёшь, – продолжал он. – Какую-нибудь книгу. Ты казался очень предсказуемым. Не обижайся. В предсказуемости нет ничего плохого. Людям свойственно наделять обычные слова дополнительным смыслом. Предсказуемость иногда скучна, но в ней есть спокойствие. А я люблю, когда с человеком спокойно.
Он сделал паузу.
– Но ты прислал только открытку.
Гунун полез в ящик и вынул конверт. Я узнал свой почерк, и попытался вспомнить что же было внутри. Что-то совсем обычное, даже обыденное. Слова благодарности, пожелание добра. В общем то, чего, мне казалось, у Гунуна и так в избытке, но никогда не помешает.
– Я всё равно не понимаю, – сказал я, вертя в руках свою открытку.
– Я написал единственное письмо тебе, ты написал единственное письмо мне. Мне, не Луми. Все остальные письма, слова, подарки – всё было адресовано моей собаке. Она становилась центром человеческой жизни. Все, кто пытался приехать ко мне во второй раз говорили, что скучают по Луми, что им необходима её поддержка, её голос. Они говорили, что испытывают странное, сходное с наркотическим эффектом, чувство. Были и те, кто предлагал мне деньги.
– За собаку?
– Да. Такие милые люди. И это не сарказм. За всё время жизни здесь я не встречал ни одного плохого человека. Напротив, каждый, кто ко мне приезжал, подпитывал саму мою веру в человека. В отдельного человека. Который превращается в чудовище только в обществе других людей, когда нужно себя с ними сравнивать, когда нужно быть лучше, когда нужно что-то доказывать, бороться с собственными страхами. Когда нужно стесняться своей похожести, и когда становится невозможным выносить свои же капризы. Особенно если возможности позволяют. А я только давал всем то, что у меня есть.
– В мой прошлый приезд я тоже больше времени провёл с Луми, чем с тобой, – сказал я, пытаясь сосчитать в уме сколько часов я просто проспал. – И, не скрою, у меня было ощущение, что у тебя не было никаких дел. Оставить меня наедине с собакой – в этом же и состоит план?
– Да.