Цветы шиповника. Этот мир. Анна-Нина Гаврииловна Коваленко
Решили так: избушка была оценена в 9000 рублей. (Впрочем, не уверена в количестве нулей, два или три, помню лишь корень «9». ) Мама даёт бабушке 6000, та делит это между остальными двумя её дочерьми: 3000, 3000. Получается, она разделила избу на три части, раздала дочерям, сама ушла жить к Ксении, у той с её третьим мужем был свой дом в Белово, затем – в поселке Инской, бабушку поместили в подвал, где она спала на лавке и полностью обслуживала Ксению. Я пошла в 6-й класс (третья четверть) в соседнюю деревню Поморцево, так как в Сидорёнково была лишь начальная школа, а в Поморцево семилетка. Между Поморцево и Сидорёнково расстояние 4 километра.
…Утро 6 марта, 1953: Иду в школу в Поморцево пешком, одна. Уже на расстоянии слышу, конкорд женских голосов – то ли мелодия без слов, то ли рыдания… Ближе: у первой с краю избы, и дальше, на дороге вдоль деревни, толпятся женщины, плачут: «Как же мы теперь?…» Радиорепродуктор на телеграфном столбе повторяет страшную весть: умер Сталин. Я тоже плачу. В школе день полной растерянности, горя и тревоги, в самом деле, что теперь будет?… Мы, дети, имели обыкновение клясться в достоверности своих слов именами Ленина «Честное ленинское!» и Сталина «Честное Сталинское!» – а сегодня умер наш символ.
Время шло дальше, шло вперёд. Теперь, чтобы оправдать моё пребывание в новой маминой семье, я каждое лето и даже начало учебного года, то есть весь сентябрь, должна работать на полевых работах за трудодни (это такая «палочка» в колхозном журнале) на имя отчима: прополка; сенокос; уборка… Впрочем, хорошая школа, и жизни тоже. Мы отправлялись в поле на телегах, то есть на лошадях, запряженных в телеги; всю дорогу женщины пели фольклорные песни. Я ещё прежде, в раннем детстве, слушала эти песни во времена взрослых гуляний, чаще зимой, сидя под столом. А теперь могла сама подпевать. Могла петь вторым голосом, могла первым, всё зависело от состава нашего хора. Во время обеденного перерыва я ловила за шиворот грызунов – мышей, крыс, показывала их моим сотрудницам и отпускала. Одна крыса укусила меня до крови за палец. Мало того, я ловила ящериц и отщипывала им хвосты, в расчёте на отпущение всех грехов: для этого, полного отпущения, нужно было сорок таких ящериц, сорок хвостов – существует такая примета. На моём счету ровно 40. Наш обед, наш скудный «бранч»: хлеб, лук, у кого-то сало, молоко. Мне часто давали женщины поесть, приговаривая: «Эх, Нинка, отрезанный ты ломоть!» Имелось в виду отторжение от маминой семьи: мама не могла простить бабушке её высказывания: «Я хотела бы умереть в этом доме на руках у Ниночки». Она, мама, боялась: вдруг я и в самом деле как-то завладею этим домом, то есть избой. Вообще-то говоря, она стала меняться не в лучшую сторону: эксперименты с изготовлением алкоголя-самогона, бочонки с «бражкой», которую они с отчимом постоянно пробуют на вкус; пьяные компании…
В Поморцевской школе самым запоминающимся учителем был Михаил Константинович Торопак – «физкультурник», бывший фронтовик. Он учил