Гимназисты. Лидия Чарская
от царя Гороха! Дать ему трепку за многословие.
– Долой оратора! Не надо такого!
– Не надо! Долой! Закрой свой курятник!
– Говорыть не умеет! Вот чэловэк! – громче других неистовствовал Соврадзе.
– Тише, вы! – умышленно звонким фальцетом запищал Каменский, – влопаемся все. Комарик, звони им! Звони, что они раскудахтались не в меру?
– Вот дурак-то! Чем я им звонить буду? Носом, что ли? – мрачно пробасил председатель. – Звонка у меня нет, чучело!
– Тише, вам говорят, тише, петушье! – несся от двери бас Самсона.
– Дайте же мне докончить! – взмолился Гремушин, весь красный, как пион, от тщетного усилия перекричать собрание.
– Завтра кончишь или когда студентом будешь! – сострил Миша.
– Господа! – уже в голос закричал Коля, прыгая на стол, как прыгает обыкновенно американский житель в банке, что продается на вербах… – дело не в Радине… Мне жаль, что Юрочкина здесь нет между нами, я бы это и ему в лицо сказал… он провинился и терпит кару, а вот что у нас предатель есть – вот это гадость… И имя его нам сейчас узнать надо… Флуг все выведал… Пусть скажет… Флуг! Флуг! Где ты?
И Гремушин, вытягивая свою и без того длинную шею, вертел голову направо и налево, стараясь разглядеть за спинами товарищей характерную тщедушную фигурку маленького еврея. Но Флуг уже сам протискивался вперед, усиленно работая локтями, чтобы расчистить себе дорогу. Его огромные глаза горели… Чахоточные щеки пылали. Худенький и тщедушный, ловкий и быстрый, как котенок, он в одну секунду был уже на столе, на месте спрыгнувшего Коли.
– Товарищи! Слова прошу! – задыхаясь и кашляя, звенел его вибрирующий голосок.
– Молчать! Флуг говорить хочет! Дайте, шут возьми, говорить Флугу! – гремел мрачный бас Комаровского, и он уставился на все еще шумевшую ватагу свирепым оком грозного начальника.
– Слушайте Флуга! Говори, Флуг! Живее! – загудело несметным роем вокруг маленького еврейчика. Черненький Давид, весь пылающий, нервный и возбужденный, окинул присутствующих своими огромными глазами, горевшими нестерпимым блеском, и заговорил громко, спеша и волнуясь:
– Подлость! Подлость! Господа… Низкое предательство. Узнал, так своим ушам не поверил. «Свой» же, восьмерик, накатал статью о Радине. Ей-Богу!
– Имя его?! Имя! Флуг! – загудело, послышалось кругом стола.
– Да, да, имя и изгнать предателя из товарищеской среды!
– Попросту вытурить из гимназии!
– За два-то месяца до акта?
– Шут возьми! А доносить благородно?
– Да тише вы, чучелы! Луканька, ей-ей, нагрянет.
– Воздух сгустился! мой нос чует! чучелы! Гроза собирается, – неистовствовал Бабаев, как обезьяна, прыгая через порог «физической» в коридор и обратно. Но «чучелы» не унимались… Умы волновались все сильнее и сильнее… Молодые сердца кипели… Все взоры до единого впились в разрумянившееся чахоточным румянцем лицо маленького еврея.
– Кто писал статью?