Шпулечник. Влад Костромин
подслеповатым окошком, выходящим в какой-то пристроенный к дому курятник. Пройдя по прихожей, через дверной проем слева можно было попасть в зал.
– Разуйтесь, дикари! – прошипела в кухне мать.
– Тань, не выдумывай, – бабушка устало махнула рукой, – все равно натопчут сейчас.
– Порядок должен быть, – отозвалась мать. – Чисто не там, где убирают, а там, где не сорят.
Мы разулись и босыми вошли в дом.
– Тань, что дети у вас без носков? – удивилась бабушка.
– Сонные собирались, забыли одеть, – ловко вывернулась мать.
На самом деле, носков из экономии родители нам не давали. Уйдя от щекотливой темы, мать шагнула за нами и, обняв, довела до зала. Залом называлась длинная комната, тянущаяся почти по всему дому: справа и с торца были окна; слева – две завешанные комнаты: одна, которая к торцу дома, с окном; другая – «темная».
Дедушка лежал в гробу как живой.
– А ему удобно? – прошептал Дима.
– Ляжешь, узнаешь, – мать отвесила оплеуху. – Не трепи языком. Ближе подойдите и поцелуйте.
Мы послушно подошли и замерли перед гробом, не зная, куда целовать.
– В лоб целуйте, – шипела мать.
Мешая друг другу, наперегонки кинулись к голове деда.
– Не толкайтесь! Сначала Вася, потом Дима.
Поочередно поцеловали холодный липкий лоб. В зал вошел отец, подошел к гробу.
– Здравствуй, батя, – поцеловал меня в лоб и вышел.
– Мам, завтрак будет? – услышали мы. – Дети не завтракали, сюда спешили.
Завтракали в кухне: на покрытом старенькой клеенкой столе теснилась сковородка с яичницей, которой сразу завладел отец; тарелки с солеными огурцами и помидорами, квашеной капустой. На доске лежало порезанное сало и разрезанные на четыре части крупные луковицы. Отец торжественно налил себе, бабушке и матери в мутные рюмки, подумав, плеснул и нам с Димкой.
– Помянем батю минутой молчания, – объявил, схватив рюмку и воздевая себя с табуретки.
Все встали и помолчали. Я смотрел на стоящий на узеньком подоконнике грязный стакан полный мертвых пчел.
– Минуту молчания прошу считать оконченной, – отец одним махом выпил рюмку.
Я попробовал – водка оказалась горькой и противной. Дима закашлялся и мать постучала ему по спине кулаком. Мы сели и стали есть, пытаясь угнаться за отцом. Куда там! Он лихорадочно допил бутылку и сметелив все съестное, закурил.
– Хоронить батю где будем?
– В Кузькино, рядом с дядькой Шуриком есть место, – бабушка приложила платок к сухим глазам.
– Хороший выбор, – покивал отец, глядя сквозь засиженное мухами стекло на двор. – Место живописное, березы и клены, и трасса рядом. Когда будем проезжать в город, то будем сигналить. Удобно: никто не забыт и, как говорится, ничто не забыто.
Вскоре начали собираться люди. Приехала тетя Нина с дочкой Марусей – моей ровесницей.