Девушка, которая должна умереть. Давид Лагеркранц
газеты, ответил на несколько мейлов, немного прибрался в квартире и пошел в ванную.
В половине десятого поступило сообщение от Софи Мелкер – молодой сотрудницы «Миллениума», не так давно переехавшей в их квартал с мужем и двумя сыновьями. Софи хотела обсудить заголовок репортажа, на что Блумквист совсем не был настроен. Вместо этого он предложил встретиться в кафе-баре на Санкт-Паульсгатан через полчаса и получил смайлик с выставленным вверх большим пальцем.
Микаэль терпеть не мог смайлики. Он полагал, что человеческого языка вполне достаточно для выражения любой мысли. При этом не хотел выглядеть ретроградом, поэтому собирался послать в ответ веселую рожицу, но в результате кликнул на красное сердце и задумался. Сердце – это могло быть неправильно истолковано. Почти признание в любви, хотя… Какая, к черту, любовь? Сегодня все это значит не так много – объятия, поцелуйчики, привет-привет… Успокоившись, Блумквист принял душ, побрился и надел джинсы и голубую рубашку.
Он вышел в город, под безоблачное голубое небо. По каменной лестнице спустился на Хорнсгатан, свернул на площадь Мариаторгет и огляделся. Удивительно, но Блумквист не видел вокруг никаких следов вчерашнего праздника. На гравийных дорожках не валялось ни единого окурка. Мусорные корзины были пусты, а чуть в стороне, слева, девушка в оранжевом жилете с шестом в руке выбирала из травы бумажки и мусор. Микаэль направился мимо нее к статуе Тора.
Он проходил здесь каждый день, даже несколько раз в день, но никогда не задумывался о том, кого это изобразил скульптор. Микаэля это просто не заботило, как и все то, что постоянно находится у нас перед глазами. Спроси его об этом кто-нибудь, возможно, Блумквист назвал бы святого Георгия. Тем не менее это был Тор, убивающий Змея Мидгарда[11].
Микаэль вообще никогда не обращал внимание на статуи и не читал табличек на постаментах. Вот и теперь глядел мимо Тора в сторону детской площадки, где отец со скучающим видом раскачивал качели, на которых сидел его сын. Народ загорал, развалившись кто на скамейках, кто на траве, – обычное воскресное утро. На какое-то мгновение картина показалась Микаэлю неполной. В ней будто недоставало какой-то детали. Блумквист встряхнулся, прогоняя наваждение, и ускорил шаг.
Только на Санкт-Паульсгатан он понял, в чем дело. На площади не хватало одной фигуры, еще неделю назад неподвижно, словно медитирующий буддистский монах, сидевшей на куске картона возле статуи. Этот мужчина в объемной голубой куртке и с обветренным морщинистым лицом давно стал для Блумквиста частью городского пейзажа, и именно поэтому до сих пор оставался незамеченным. Исчезнув из действительности, он всплыл из глубин подсознания, постепенно, деталь за деталью, воскрешавшего его облик. Микаэль уже припоминал черные пятна на щеках, потрескавшиеся губы и спокойные, полные достоинства черты, так не соответствующие его жалкому положению. Как можно было его забыть? Ответа на этот вопрос Блумквист не знал.
Были времена, когда каждый нищий смотрелся как открытая
Змей Мидгарда, или Ёрмундганд – морской змей из скандинавской мифологии, убитый богом Тором. Мидгард – «срединный мир», то есть населенный людьми.