Семья Лоранских. Не в деньгах счастье. Лидия Чарская
с этим бойким, задорным, улыбающимся лицом, Павел Лоранский казался именно тем «рубахой-парнем», каким его справедливо считали окружающие. Совсем противоположным ему был младший брат Граня, сидевший подле матери, полной маленькой добродушной женщины с чудом сохранившимися черными, как смоль, волосами, несмотря на ее преклонные пятьдесят шесть лет. Граня был миниатюрен и строен, как девушка: те же огненно-рыжие волосы, как у сестры Лели, только с более крупными кудрями, обрамляли нежный белый лоб юноши; большие синие глаза, немного вызывающие и гордые, настоящие глаза общего баловня, зорко и насмешливо поглядывали из-под тонких темных бровей. Эти брови при рыжевато-красной шапке волос да тонкий породистый, точеный носик на нежно-розовом почти девичьем лице и составляли главную прелесть красоты Грани.
Валентина, высокая, стройная брюнетка, на первый взгляд, не поражала красотою. Но достаточно было вглядеться в ее матово-бледное, как будто всегда немного усталое лицо, заглянуть в глубь ее загадочно странных зеленоватых глаз под темными ресницами, на ее гордый рот, редко дарящий улыбкой, и невольная мысль прокрадывалась в голову при виде молодой девушки:
«Да, это – какая-то странная, не заурядная внешность, какая-то исключительная красота, богатая не обилием красок, а тайным смыслом, проглядывающим из-под каждой черточки этого бледного спокойного лица».
При виде Кодынцева глаза Валентины, опущенные до того на тарелку, чуть сощурились. Легкая краска оживила лицо. Она точно похорошела и как бы просветлела сразу.
– Володя! – прозвучал ее грудной нежный голос. – Вот приятный сюрприз!
– Не хотел идти! Я притащила силком! – весело крикнула Лелечка и быстро наклонившись к уху сестры, зашептала с деловым видом: – Пять рублей дали! Понимаешь? Торговалась я… как извозчик!
– Милая ты! – произнесла Валентина, улыбнувшись одними своими зелеными глазами, и подвинула свой стул, чтобы дать около себя место Кодынцеву.
– Не взыщи, брат, что в паровую ванну попал, – со смехом произнес Павел Денисович, дружески хлопнув по плечу Кодынцева. – Это, брат, у нас случается.
– Мама, а все-таки не мешает дверь прикрывать, – вмешался Граня с легкой гримаской, – а то весь кухней пропахнешь… Даже и в гимназии заметили. Василий Никандрович за уроком и то сказал: «Кто это у вас, братцы, луком душится?» Срам. И все на меня посмотрели… как по команде. Чуть не сгорел, ей-Богу!
– Так уж вот сразу и на тебя, – недовольно заметила Лоранская. – Воображение это одно!
– Постойте, мама, – примиряюще заметила Валентина, – правда, неловко, если кухней пахнет… Слушай, Граня, ты у меня духов возьми завтра, как пойдешь. Знаешь, Володины духи, которые он мне на рожденье подарил… Только не все, слышишь… А то ты весь обольешься. Знаю я тебя, пусти козла в огород! – и она улыбнулась, показав частые крупные зубы, сверкающие белизной.
После обеда Валентина отказалась от обычного чая и, сказав всем одно общее «до свиданья»,