Тяжелым путем. Лидия Чарская
Шел дождь пополам со снегом. Стояли огромные лужи на улице. Катили экипажи с поднятыми верхами. Пешеходы сновали под зонтиками по скользким сырым тротуарам. Безотрадная картина поздней гнилой Петербургской осени встретила в этот день только выписавшуюся из больницы Ию. И сам дом, около которого остановился их возница, имел такой же безотрадный вид. Небольшой деревянный особняк с облупившейся краской даже и при освещении осеннего вечера выглядел очень непрезентабельно и угрюмо.
Такие дома составляют теперь большую редкость в столице и попадаются только на самых глухих окраинах её. И место, где поселился Андрей Басланов с семьей, казалось очень глухим и отдаленным от центра.
– Послушай, Андрюша, да ведь тебе отсюда приходится ежедневно в Академию ездить… Как же ты можешь такую даль переносить? Ведь сколько времени терять приходится даром на одни поездки, – не могла не заметить Ия, пока Андрей Аркадьевич звонил у входной двери.
– И время даром на проезд тратишь, да и устаешь ты, Андрюша, по всей вероятности не мало? – допытывалась сестра.
– Это пустое, Иечка, – с беззаботным смехом отвечал сестре Басланов, – что касается усталости, то не такой я еще старик, сестренка, чтобы уставать из-за таких пустяков, a расстояние велико, это ты, пожалуй, справедливо говоришь. Но, с этим мириться можно, когда, благодаря отдаленности от центра, снимаемый нами особняк стоит пустяки, и благодаря этому деньги, ассигнованные нами на наем более удобной квартиры, мы можем тратить на другое, необходимое в жизни…
Но на что именно мог тратить Андрей излишек, остававшийся от платы за квартиру при таких условиях, Ии так и не пришлось узнать.
Дверь отворилась и на пороге её показалась очень нечистоплотного вида прислуга с подоткнутым подолом, босая, в засаленном клетчатом переднике.
– Что это, Марья, вы открываете? Куда же Даша девалась? – морщась при виде её неряшливой особы, спросил Андрей Аркадьевич.
– Ушла, барин, Даша… Проскандалили они с молодой барыней все утро. Апосля собрала свой сундук и уехала. За пачпортом обещалась ужо зайтить. Барыня и по сейчас вне себя лежит на диване, – обстоятельно докладывала кухарка.
– Ах, ты, Господи – опять неприятности! Нетти нервничает, она такая слабенькая, хрупкая, a прислуга так груба! – сорвалось смущенно с губ Андрея Аркадьевича и, наскоро сбросив пальто на руки встретившей их служанки, он прошел в гостиную. Ия последовала за ним. Уже с порога прихожей молодую девушку поразили стоны и вскрикивания, несшиеся из соседней комнаты.
Когда она вошла туда, то увидела нарядно, совсем не по домашнему, одетую молодую даму, лежавшую на кушетке с лицом полуприкрытым носовым платком, который она держала у глаз. Черные волосы молодой женщины, выбившись из прически, беспорядочными прядями сбегали вдоль спины. Прерываемым слезами и всхлипыванием голосом она кричала:
– Это невозможно!.. Это несносно!.. Я не хочу такой жизни!.. Я не потерплю её! Она погубит меня!.. Мое здоровье!.. Мои нервы… Каждая служанка, каждая ничтожная девчонка смеет грубить мне, урожденной княжне Вадберской! Да я за это на нее в суд подам… В тюрьму ее посажу! Я не прощу ей – этой негодной Дашке того, что она осмелилась наговорить мне!..
И снова взрыв рыданий огласил комнату.
Сидевшая около исступленно плачущей молоденькой особы пожилая дама, в которой Ия с первого же взгляда узнала княгиню Констанцию Ивановну с её прекрасным южного типа лицом и резкими манерами итальянки-простолюдинки, старалась всеми силами успокоить расходившуюся дочь:
– Полно, не плачь, Нетти… Нечего глаза по пустякам портить… И платье напрасно мнешь… Эка – невидаль, подумаешь, – с горничной посчитались… Всюду это случиться может… В каждой семье! Перестань же плакать! Вот и Андрей пришел и не один!.. Создатель мой! Дева Мария! Да ведь это она, красоточка Ия! Дитя мое, я узнала вас сейчас же, даром что вы ужасно похудели да побледнели!
Тут княгиня стремительно и шумно поднялась с места и с протянутыми руками устремилась навстречу Ии.
В ту же минуту оборвались слезы и стоны Нетти. Она отняла мокрый платок от распухшего лица и стремительно приподнялась с кушетки.
Её нарядное платье смялось, изысканная прическа растрепалась, красивое, как две капли воды похожее на лицо матери, личико изменилось и подурнело от портившего его выражения гнева.
– André, André – зашептала она, подзывай к себе мужа и с укором глядя в его смущенное лицо, – как мог ты меня оставить! Как мог ты уехать на целый день! Бог знает, что за ужас тут происходил без тебя! Эта дерзкая грубиянка осмелилась, наговорить мне Бог весть что! Надерзила и ушла… A мы тут оставайся и нянчи твоих прелестных племянничков, вместо того, чтобы ехать на раут к баронессе Икскюль. И куда ты пропал с утра? Где те был до позднего вечера? Почти до семи часов? Как тебе не жаль было оставить меня одну? – потоком вопросов посыпалось на Андрея Аркадьевича и черные глаза Нетти снова наполнились слезами.
– Деточка, успокойся, не плачь ради Бога. Я без вины виноват перед тобой, – горячо целуя маленькие выхоленные ручки жены, проговорил Басланов, – ты же