Ленты Мёбиуса. Сергей Мурашев
а бывает к сотне подходит – и всё никак. Теперь уже набрался опыта, знаю, что сначала лодку надо хорошо разогреть, чтоб она зашевелилась, заиграла, живой стала. А будешь раньше времени чащинки вставлять – расколешь – из одной две сделаешь, только ни в которой не поплывёшь. …Сняли мы лодку с огня и поставили на ровном месте на жердинки, чтоб холодной земли не касалась; в трёх местах между бортами планочки прибили – это чтоб борта обратно не сошлись. Через несколько дней, как она от жара отдышалась, к своей новой форме чуток привыкла, увезли мы лодку на лошади в дерев…
– Лодка раньше кормилицей была? – перебил Алёша.
Александр, который, рассказывая, сам, наверно, того не замечая, выкурил несколько сигарет подряд, достал ещё одну.
– Ну а как же! Отец говорил: «В большую воду через реку перевезёшь – яичко дадут». Да как не кормилицей? Всё мастерство у отца с лодок пошло, весь заработок. Заметил уже столбы резные, которые крышу веранды держат, – его работа. Кресло-качалку тоже он ладил; и вот, диван этот деревянный! – Александр хлопнул ладонью по лавке, на которой сидел. Сбросил тапки и сунул ноги в галоши. – А пойдём-ка! Пойдём, пойдём… – загадочно улыбаясь, вывел он Алёшу на улицу. – Дом этот тоже отец рубил. Ты не смотри, что вагонкой обшит и выкрашен, – внутри он старинный. Ты двор погляди! Ещё дедов. Смотри какой огромадный. Там внутри раньше хлев тёплый был. На поветь на лошади заезжали и там с возом разворачивались. На повети раньше всё станок драночный стоял – тоже отцов заработок. Отдал я его. …А дом из-за реки, старинный. Особенно двор. Помню, из армии после сверхсрочной пришёл. «Не-ет, – думаю, – как за рекой жить? Ни дорог, ни чего. Дети родятся: ни в садик, ни в школу, ни в медпункт: всё далёко». Весной как в другой стране живёшь. …Перевёз я дом в центральную усадьбу. Из трёх мест выбрал лучшее: тут и колонка рядом, и подъезд удобный, и огород под рукой. Хозяйством обзавёлся малёшко… А углы у двора не стал опиливать! Смотри! – порывисто показал сразу обеими руками. – Видишь, некоторые брёвна на полметра дальше других в стороны торчат, топором обрубленные, словно огромные карандаши неровно оточенные. Это комлевые или с вершины; когда рубили, некогда было опиливать: потом да потом. А потом – это никогда, так и остались. …К этому, самому нижнему бревну отцом специально для меня шест был прибит, и я маленьким по нему ползал. До чего же длинным, высоким казался мне этот шест. А теперь гляди: рук до бревна хватает.
Александр замолчал, вспоминая что-то.
– Хочешь лодку-то мою смотреть?! – крикнул вдруг и ловко полез по углу двора вверх. – Видишь, хорошо, когда углы не опилены.
К задней стене двора примыкал большой рубленный из лафета хлев с дощатой односкатной крышей, на которую забрался Александр. Ноги его скользили по крутизне, но он, придерживаясь руками за края досок, добрался до небольшого вентиляционного окошка повети и заглянул в него.
– Вот она красавица! Вот! С запада оно тоже окошко, а солнце заходит. Так всё в красно-розовом!