Ленты Мёбиуса. Сергей Мурашев
знаю… Разные цвета.
– Значит, радугу показывают.
– Значит.
– Будем смотреть вместе.
Алёша улыбнулся в ответ.
Они долго сидели и смотрели молча, как где-то в начале деревни меняло цвета окно-маяк. Девушка, может, и думала начать разговор, но не начинала. А Алёше разговаривать не хотелось, он только радовался, что не один.
– Марго! – крикнули от костра. – Мы в Погост на дискотеку, ты с нами или остаёшься?
– Сейчас! – Она поднялась с земли на корточки и внимательно посмотрела на Алёшу: – Увидимся. – Вслед за остальными пропала в темноте.
Четвёртый день шёл дождь.
«И так всё залило, морковь плаванью обучается. Куда? – ворчал Емеля, глядя в окно, но потом обязательно прибавлял: – Ну да ладно, после такого потопа хоть грибов навыскакивает, что прыщей от крапивы».
Сначала Алёша радовался дождю. После похода в Погост, после бессонной ночи, которая казалась Алёше кошмаром, он проснулся только в обед. А на улице дождь!.. Ещё тёплый, несущий свежесть, ещё вперемешку с лучами солнца, ясный взгляд которого дарит возможность любому глазу увидеть в каплях воды самоцветы…
Алёша, раздетый до пояса, выбежал под дождь. Поднял руки навстречу дождинкам, обжигающим непривыкшее тело: «Вы-рас-ти хо-чу!» Долго кружился в непонятном танце, кричал в голос, не стесняясь соседей. Подскочил под потоко, под звонко ударяющую в землю струю, которая сразу же заскользила по телу, освежающе обнимая своей тонкой текучей рукой уставшего человека. Иногда Алёша подставлял под домашний водопад ладони, набирал полную пригоршню и плескал это ручное озеро влаги в лицо. Часть воды попадала в приоткрытый рот…
– А-а-а-а! А-а-а-й! – услышал Алёша звонкий голос. Удивлённо оглянулся: в его двор через открытую калитку, широко разводя руки и хлопая ими по бёдрам, разбивая босыми ножками лужи, вздымая их мелкими брызгами, влетал смеющийся белобрысый малыш в одних шортиках.
Но первое очарование дождём прошло. От неутешного плача неба в дом пробрались сырость и стылость, и приходилось топить русскую печь, выкладывая сухие берёзовые дрова клеткой. В подрубе печи, за расписными дверками, нашёл Алёша ухват, осыпавшееся помело, три алюминиевых чугунка, согласно своим размерам сложенные один в другой, да ещё несколько сковородок и совсем новые жестяные формочки для шанег.
В большом чугунке Алёша варил суп, в среднем – молодую картошку, а в маленьком – каши.
Эх! Как же вкусна каша, согретая в сердце русской печи!
…Алёша отставлял заслонку, медлил несколько секунд, ожидая, пока выйдет самый горячий запёртый печной дух; цеплял чугунок и вынимал его на свет ухватом, потемневший держак которого отполирован ладонями. …Затем, натянув на пальцы рукав рубахи, скидывал горячую крышку, снимал ложкой подсохшую корочку, сдабривал кашу маслом… а сам дышал, не мог надышаться запахом, повторяя про себя: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет».
Стол Алёша скатертью не застилал, любил так. Стол довольно большой, тяжёлый, со столешницей из