Рождённый ползать. Алёна Бессонова
угадает карту, получит за рупь три красненьких… Три по тридцать за рупь! Попытай счастья… – звенел детский голосок в правом ухе, а слева тихо, почти умоляюще, – серебряная… От мужа осталась, упокой его, боже!
Мессиожник повернулся и увидел: согбенная старушка в драном сером полушалке крестится, а в её сморщенной ладони круглый кусочек белого металла – царская медаль.
– Зачем так, мать?
– Не украла я. От мужа осталась. Ерой был… Хлебцем возмести или маслицем.
В кармане у Мессиожника три солдатских пайки хлеба, взял, когда ехал на товарную станцию разгружать вагон с запчастями для самолётов. Думал, задержится – пожуёт. Вагон не пришёл. На обратном пути остановил Ефим полуторку у Сенного базара, слез, пошёл хлеб на табак поменять. Табак золотая вещь для обмена, за него что хочешь отдадут. Мужик без хлеба потерпит, без табака в военное время совсем худо.
– Нате, бабуся, – протянул Ефим ржаной ломоть.
– Мало, касатик, серебряная она, на зуб пробовала!
– Я ж вам так даю, бесплатно.
– Нет, и нет, и нет, я не нищая. Тогда возьми, возьми, голубок, – старуха сунула ему в руку медаль. Он еле успел её удержать, отдал последние два куска.
Собрался уходить, а перед ним тот же парень в мятой военной фуражке подрагивает коленкой в широкой брючине, скрипит носком новенького сапога.
– Положил я на тебя глаз, кореш. Если нужна будет медалька этой войны с документом, с утра к пивному ларьку жмись, засеку. Где вкалываешь-то? Фабричный? Ну, ну, не особенно-то буркалами блести… Может ещё чем интересуешься, так мы завсегда…
Ефим осмотрел, нестоящего на месте шнырялу, едва слышно произнёс,
– Антиквариат… подлинники… старинные…
Пройдоха заблестел глазами:
– Дедовское старьё? Этого добра сколько хочешь… на что менять будешь?
– А на что надо?
– На довоенные консервы, самолучшие: икру, осетрину, американскую тушёнку говяжью, балтийский шпрот…
– Куда приносить?
Шныряла сунул в ладонь Мессиожника бумажку,
– Позвони, как созреешь…
2010 год. Село Холмогоры. Дом Русакова
Исайчев с Романом Васенко прежде чем войти в избу Русакова по примеру хозяина у порога обмели веником унты1, любезно привезённые Александром Егоровичем прямо к самолёту. У трапа, прежде чем выдать гостям обувку, Русаков презрительно осмотрел их модные ботинки:
– Не в Венецию прибыли, господа, здесь вам не тут. Север!
Через двадцать минут поездки гости поняли, насколько был прав хозяин.
Воздух звенел и колол тонкими иголочками их ещё не успевшие замёрзнуть лица. Усаживаясь на переднее сиденье автомобиля, Русаков бросил водителю:
– Сеня, позаботься о медвежьих комбинезонах для наших гостей. Ты теперь работаешь с ними, чтоб не одного волоска… понял?
Угрюмый Сеня молча кивнул.
Дом Русакова не оправдал ожидания
Унты́ (от эвенкийского унта- «обувь», «сапог») – разновидность меховой обуви, сапог для холодного и очень холодного климата. В одном варианте делаются на резиновой или кожаной подошве, утепление из собачьей (ступня) и овечьей…